Время умирать. Рязань, год 1237

Баранов Николай Александрович

День, как и ожидалось, выдался ясным. Солнце, по-зимнему низко висящее над стеной города, потеряло свою утреннюю зловещую красноту, светило теперь ярким золотом. Иней, покрывающий стены домов и заборы, посверкивал мелкими алмазами, радующими глаз. Морозило крепко, но ветра не было. Хорошо! Было бы… Коль бы не грохот камней, бьющих в стены и ворота города.

Народу на улицах мало. Выходили, видно, только по необходимости. И только мужчины. Женщин нет совсем. Мужики собираются кучками, переговариваются о чем-то негромко. Многие оружны. При грохоте очередного

залпа татарских пороков замолкают, всматриваются, вытягивая шеи, в сторону городских стен.

С Великой улицы свернули налево, на Успенскую. Бревенчатая мостовая пошла под уклон, местность понижалась к устью Черного оврага. Чем дальше, тем круче. Миновали Успенский собор. Невольно залюбовались его белоснежными стенами и золотом некрупных изящных куполов. Княжич с меченошами закрестились. Нехотя перекрестился и Ратислав. Глядя на него, Первуша. Годеня креститься не стал. До сих пор поклоняется старым богам? Таких, знал Ратьша, встречалось еще немало. Ратиславу было все равно: те же люди, не хуже принявших крещение, а кто-то и получше. Во всяком случае, как воины.

Золоченые створки главного входа в храм распахнуты настежь. Изнутри слышны церковные песнопения. У входа толпится народ. Те, кому не хватило места в молитвенном зале. В основном женщины и дети. Да еще убогие, живущие церковной милостыней. Молятся о спасении города… Ратислав отвернулся. На сердце сделалось тоскливо.

Добрались до пересечения с Большой Успенской улицей. Здесь жилья не было, не застроили пока это место внутри городских стен. Вольно лежали сугробы, рассеченные кое-где расчищенными дорожками, сделанными по разной необходимости.

– Где Прозор с людьми остановился? – поинтересовался у Дарко Ратислав. – Присылал, чаю, гонцов. Обсказал?

– Присылал, – кивнул сотник. – Сказывал.

– Ну и где? – подбодрил замолчавшего Дарко, прислушивающегося к грохоту очередного, совсем близкого залпа камнеметов.

– А? – встрепенулся тот. – Да вот в этом постоялом дворе.

Он ткнул пальцем в большое строение, огороженное высоким частоколом, до которого оставалось меньше сотни саженей. Двустворчатые крепкие ворота оказались открытыми. Въехали в просторный двор с многочисленными надворными постройками. У трех немаленьких коновязей стояло с сотню покрытых попонами лошадей. Ржание раздавалось и из вместительной конюшни.

Навстречу выскочил человек в распахнутом овчинном полушубке. Крупный, краснолицый, черноволосый, с черной косматой бородищей. Должно, хозяин постоялого двора. Так и оказалось. Безошибочно опознав в Ратиславе старшего, он подхватил его коня под уздцы, поклонился. Потом отдал поклон княжичу Андрею – этого, наверное, узнал в лицо.

Спешились, двинулись к большой гостевой избе-пятистенке, стоящей на каменной подклети. С высокого крыльца не мешкая, но и без подобострастия, спустился Прозор. В броне, с непокрытой головой. Отдал легкий поклон Ратьше, потом – княжичу, сделал приглашающий жест в сторону входа. Вошли в избу.

Миновав сени, оказались в большой столовой комнате. Здесь было жарко и душно. Немудрено:

за столами расположились не менее семи десятков Прозоровых воинов. Кто-то цедил из кружек сбитень, кто-то лениво жевал заедки, расставленные по столам в глубоких мисках. Большинство же, видно, давно наевшись и напившись, негромко разговаривали. Пьяных и даже выпивших не было. Проследил за этим Прозор. Молодец. Да и невместно вроде это дело инокам. А все они, судя по черным одеждам, принадлежали к иноческому сану.

При виде вошедших воеводы и княжича все поднялись, поклонились. Ратислав махнул рукой: сидите, мол. Хозяин постоялого двора проводил прибывших в отдельно выгороженную небольшую комнатку со столом и лавками человек на десять. Расселись. Тут же две девки-служанки притащили корчагу со сбитнем и глиняные кружки. Следующим заходом принесли заедки. От основательной трапезы отказались – позавтракали только что.

– Ну чего тут у вас? – отпив из кружки, спросил Ратьша у Прозора.

– Бьют камнями в стены и в воротную башню, – ответил епископский сотник. – Наши полоняники надолбы растаскивают.

– Все то же, что и с напольной части, – вздохнул Ратислав. Еще раз отхлебнул сбитня, отставил кружку, поднялся на ноги. – Пойдем на стену, посмотрим, что и как. Надо будет князю доложить.

– Я с вами, – тоже вскочил на ноги княжич Андрей, зардевшись привычным румянцем и с вызовом глядя в глаза воеводе.

Ратьша понял: на этот раз его не остановить. Если только силком. Но это уж совсем край. Вряд ли на стене настолько опасно. Только надо выбрать участок поспокойнее. А такой Прозор покажет.

– Ладно, – кивнул. – Пойдешь с нами.

Румянец на щеках Андрея стал гуще. Губы расползлись в счастливой улыбке. Как мало парнишке надо для счастья…

Взобрались на стену слева от наружной воротной башни захаба, саженях в ста от нее. Место было удачное, высокое. Камни сюда не летели, и стена не была повреждена. Снизу, между городским валом и Черным оврагом, раскинулись теперь почти разобранные до основания строения Южного Предградия. Перед ближним краем оврага полоняники тоже возвели городню, за которой виднелись редкие татарские воины. Они не стреляли. Со стен в их сторону стрелы тоже не летели, хоть здесь рязанских воинов было довольно много, у каждой бойницы по одному, а где и по два.

Увидев воеводу и княжича, двое из них, стоящих у ближайшей бойницы, поклонились и отошли в сторонку, давая место. Андрей тут же кинулся к проему, однако Ратислав не грубо, но решительно придержал его за рукав.

– Не спеши, воин. Невзначай и стрелу словить можешь.

Андрей опять зарделся от обиды и гнева, выпалил:

– Я эти стрелы руками ловить выучился. Тем паче тут далеко, и лететь они будут снизу.

– Ты ловил учебные стрелы из слабых луков, – покачал головой Ратьша. – А здесь прилетит татарская. Луки у них помощнее наших боевых. Прилетит такая, «мама» сказать не успеешь, не только поймать. – Потом все же отпустил рукав, сказал примирительно: – Смотри, но держись сбоку бойницы и в опаске.