Время умирать. Рязань, год 1237

Баранов Николай Александрович

Ратислав отвернулся, нахмурился, спросил у Гунчака:

– Насколько хватит нашей стены? Как думаешь?

– Думаю, до вечера, – пощипав бородку, ответил половец. – Много до утра. Пора готовить людей к скорому приступу.

– Неужто только на день и хватит?

– Так и будет. Поверь.

– Раз так, пошли на двор к Дарко, – решил Ратьша. – Первуша, забеги к нашим, к Епифану. Передай: пусть смотрят в оба. Потом – к Власу.

– Понял, – поклонился меченоша и быстрым шагом, почти бегом отправился к коновязи, где еще с ночи оставили своих

лошадей.

Ратислав, Гунчак и Годеня пошли туда же, но не слишком торопясь, вскидывая глаза вверх на стену и невольно вжимая головы в плечи при грохоте близкого попадания.

Где-то на полпути к коновязи им навстречу вылетели три всадника. Осадили коней, взметнув подковами снежно-ледяную крошку. Княжич с меченошами, кто же еще! Андрей спрыгнул с жеребца, в три широких шага преодолел расстояние до Ратьши. Был он в полном снаряжении, шлеме, с мечом на поясе. Щеки раскраснелись то ли от мороза, то ли от возбуждения.

– Что? Обстрел? – срывающимся голосом спросил княжич. – Татарские пороки бьют?

– Они, – кивнул Ратислав.

– Я посмотрю? – посунулся юноша в сторону стены.

– Куда?! – воскликнул Ратьша. – Я стражу-то оттуда снял, только дозорных оставил, чтоб людей зря не терять. А ты?! Головы хочешь лишиться?

– Да я быстро! – умоляюще произнес Андрей и пошел-таки к лестнице, ведущей на стену.

– Назад, воин! – В голосе воеводы прорезался медвежий рык.

Мало кто смел ослушаться, когда он приказывал таким голосом. Остановился и княжич. Развернулся, яростно сверкнул глазами на Ратислава, катнул желваки на скулах, но послушался, пошел обратно, упрямо нагнув голову.

Только подошел, показались еще всадники. Много. Десятка полтора-два. Ну а это уже и сам великий князь со свитой подоспел. Тоже гонят лошадей вовсю. Того гляди стопчут. От греха встали поплотнее к стене осадной клети. Но всадники, приблизившись, придержали коней, остановились рядом.

Юрий Ингоревич, ехавший первым, спрыгнул с седла, подошел, спросил:

– Что, началось?

– Началось, княже, – отдав легкий поклон, ответил Ратислав. – Пороки бьют.

– Надо подняться, посмотреть, – задрав голову и глядя на гребень стены, сказал князь.

– Опасно. Княжича я не пустил.

– И правильно. Делать ему там нечего. А мне все же самому посмотреть надобно.

– На башни нельзя, – тяжело вздохнув, сказал Ратьша. – По ним как раз и бьют. В середку стены между ними – тоже. Если со стены глянуть? С той ее части, которую не обстреливают. Но много оттуда не увидать. Так стоит ли тогда подставлять голову?

– Надо, – упрямо наклонил голову Юрий. Прямо как только что княжич. Ратислав еле сдержал невольную улыбку.

– Ну, раз надо… – еще раз вздохнул Ратьша. – Людей тогда с собой хоть не бери, княже. Вдвоем пойдем.

– Ты тоже можешь здесь остаться, – буркнул великий князь.

– Прости неслуха, но я с тобой, – поклонился Ратислав, пряча все же появившуюся на губах улыбку.

– Пошли тогда.

– Надо пройти одесную, вон туда. –

Ратьша показал рукой. – В это место вроде не бьют.

Он зашагал к лестнице, ведущей на участок стены, в который камни из татарских камнеметов не летели, ближе к Исадским воротам. Поднялись на стену. Князь Юрий приник к бойнице. Ратьша стоял рядом, поглядывая наружу, не вспорхнет ли из-за татарской городни стрела в их сторону, не полетит ли шальной камень…

Солнце уже полностью поднялось над макушками леса, перед которым раскинулся татарский стан. Все еще красное, оно висело в небе зловещим медным диском, не грея, казалось, даже прибавляя силы крепкому утреннему морозцу. Восходящее дневное светило окрасило деревянные церковные маковки с лежащим на них снегом зловещим багровым цветом. А вот золотые купола каменных соборов заблистали весело, празднично, хотя, если присмотреться, блеск этот тоже отсвечивал красным, кровавым.

Город за спиной был тих какой-то обмирающей тишиной. Ни людских голосов, ни мычания скотины, словно все, затаив дыхание, прислушивались к ударам камней, стучащихся приближающейся смертью в городские стены.

Ратислав ужаснулся, насколько сильно пострадали стена и башни за то короткое время, которое прошло с тех пор, как они спустились в город. Крыша третьего яруса стены зияла новыми дырами. В том месте, куда чаще всего попадали камни, ее снесло полностью, только кое-где торчали ребра стропил. Во многих местах были разбиты заборола и крыша второго яруса. Нижний, первый ярус пострадал меньше. Видно, монголы предпочитали рушить стены сверху вниз. Да и то, пробить рязанскую стену в ее толстенном основании, наверное, непросто. Количество вмятых и ломаных бревен в стене второго и третьего яруса тоже заметно увеличилось, но больших выбоин пока видно не было.

Тем временем пришел черед очередного залпа. В воздухе загудели камни. Стена содрогнулась от попаданий. Один из снарядов врезался в крышу саженях в двадцати. Видно, татарские стрелки взяли неверный прицел. Влетев вместе с обломками досок в боевой ход стены, камень ударился во внутреннюю часть заборола. Не пробил, хоть бревна треснули и наклонились. Отскочил и, ударяясь поочередно то о внутреннюю, то о наружную стенки, поскакал по боевому ходу в сторону Ратислава и Юрия. По пути сбил с ног стражника, наблюдавшего за татарами. Боярин и князь замерли, глядя на скачущий к ним обломок. Но силы до них добраться камню не хватило. Остановился в паре саженей.

Великий князь глянул на корчившегося от боли стражника, сказал Ратьше почти спокойным голосом:

– Глянь, что с ним. Да на помощь кликни, ежели сам идти не сможет.

У стражника оказалась сломанной нога. Ратислав помог ему добраться до лестницы, где его приняли толпящиеся под стеной, томящиеся от бездействия воины. Передав раненого с рук на руки, Ратьша вернулся к бойнице, у которой продолжал стоять великий князь.

– Глянь-ка, – обернулся тот к нему, – чего-то там татары еще затеяли. Наших к стенам гонят.