Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
– Тихо, тихо, – похлопал Ратьша его по шее. – Нельзя тебе сейчас пить, застудишься. Потерпи.
Конь, звякнув удилами, мотнул головой, снова потянулся к воде. Ратислав дернул повод, не давая ему пить.
С треском веток и шумом осыпающихся камней по склону начали спускаться дружинники. Вскоре весь десяток собрался вокруг боярина. Глаза потихоньку привыкали к темноте. Ратьша уже мог различать лица спутников.
Ли-Хая продолжали опекать двое воинов. Тот вел себя вполне смирно. Сам, без понуканий съехал в овраг вместе со своим конем и сейчас тяжело пыхтел
Дружинники споро замотали ремнями морды лошадей, чтобы не выдали ржанием. Ратьша глянул на богдийца. Потом кивнул одному из карауливших его воинов.
– Этому тоже кляп суньте. На всякий случай.
Вскоре сверху послышался нарастающий топот множества лошадиных копыт. Все громче и громче. И сам Ратьша, и воины вокруг, кажется, даже дышать перестали. Татарский отряд поравнялся с местом, где прятались русичи. От топота задрожала земля. По склону оврага покатились мелкие камешки. Заметят, не заметят? Не заметили! Грохот копыт начал удаляться и вскоре стих совсем. Уф!
Ратьша перевел дух. Снял с головы половецкую шапку, взъерошил мокрые от пота волосы. Дружинники вокруг облегченно загомонили. Негромко. Но боярин все равно шикнул на них. Надо было выждать еще какое-то время: вдруг есть отставшие, да и дозор позади монгольского отряда вполне может быть. Воины замолчали. Подождали. Наверху все тихо. Похоже, дозора нет, да и зачем он преследователям? Похоже, можно выбираться. Вот только не здесь, так как стенки крутоваты, да и лучше все же пройти как можно дальше, хоронясь в овраге.
– За мной! – скомандовал Ратислав. – И кляп у этого выньте, а то задохнется, – кивнул он на богдийца.
Ведя коня в поводу, боярин зашагал по руслу ручья в сторону устья оврага. Дружинники двинулись за ним. Идти пришлось довольно долго: овраг оказался длинным. Наконец стенки его раздвинулись и стали более покатыми. Заметно посветлело, ночь еще не полностью накрыла степь. Можно выбираться.
Ратислав дал уже остывшему жеребцу напиться из ручья вволю, прыгнул в седло, дернул узду, направляя коня вверх по склону. Отдохнувший скакун легко взлетел наверх. Здесь было еще светлее. На западе виднелась красная полоска от скрывшегося за окоемом солнца. Ратьша оглянулся. Последний дружинник показался из оврага.
– Все здесь? – спросил на всякий случай.
– Все. Богдиец тоже с нами, – отозвался десятник.
– Тогда двинулись.
И он пришпорил коня, направляя его на север. Ехали где-то до полуночи, рысью, не слишком спеша: лошадям и людям нужен отдых. Потом встали на ночлег. Перекусили сушеным мясом и лепешками. С вьючными лошадьми, как и с заводными, возиться перед пряталками было некогда, потому их с собой тоже не взяли. Так что из еды осталось только то, что имелось в седельных сумках. Ну да до Онузлы не больше трех дней пути, можно потерпеть.
В дорогу тронулись с рассветом. Теперь шли обычной походной рысью. Отдохнувшие лошади бежали легко. Солнышко ощутимо пригревало. Казалось, живи да радуйся, но Ратислава угнетали мысли о судьбе сакмогонов и Могуты. Уйдут ли? Заводных коней у них теперь, конечно,
Ближе к вечеру этого дня показались знакомые места. Первым Ратислав опознал видный издалека курганный могильник с большой каменной фигурой на вершине, память о древнем, давно исчезнувшем народе. Он бывал здесь несколько раз по своим воеводским делам. Когда-то на вершине кургана даже стояла рязанская сторожа. Но потом ее убрали: слишком далеко от мест, заселенных русичами. Не успевали оторваться стражники от степных находников после подачи дымового сигнала.
С наступлением темноты встали на ночевку. Утром чуть свет снова в дорогу. Рвали зубами сушеное мясо и грызли каменные лепешки уже на ходу. К полудню стало ясно, что через день, много – полтора, доберутся до Онузлы. Все как-то поуспокоились: оно, конечно, ехали все еще Диким полем, но помнилось, что места здесь за последние год-два обезлюдели, потому встретить кого-либо не ждали, разве свои же рязанские дозоры. Но стеречься, конечно же, стереглись: один дозорный в версте впереди, по одному по бокам и один позади. Такой порядок движения давно въелся в кровь.
Отряд как раз только перешел вброд небольшую речку и начал подниматься на высокий обрывистый берег, когда раздался топот скачущего коня и на кромке обрыва появился передовой дозорный.
– Половцы! – крикнул он.
Ратислав пришпорил своего жеребца, и тот, в три маха выбравшись наверх, заплясал рядом с дозорным, принесшим тревожную весть.
– Где? – давя непрошеную злость на нежданную напасть, спросил у дружинника.
– Вон за теми холмами, – показал тот плеткой на гряду холмов, горбящихся примерно в версте справа.
– Сколько их? Заметили тебя?
– С полсотни. Заметили.
Воин виновато опустил голову. Потом, желая оправдаться, добавил:
– Места холмистые, а они еще по балке шли. Выскочили неожиданно, меньше чем в версте.
– Так они рядом совсем?
– Ну да, сейчас здесь будут…
Ратислав выругался, не сдержался. Весь отряд к этому времени выбрался на береговой откос. Всадники сбились в кучу, встревоженно поглядывая в сторону холмов. Решать, что делать, надо было быстро.
Уходить? Половцы отрезали прямую дорогу к своим. Придется делать большой крюк. А степняки по волчьей своей натуре наверняка увяжутся в погоню. Просто потому, что кто-то от них бежит.
Драться? Слишком неравные силы. Можно было бы попробовать, будь дружинники облачены в свой обычный боевой доспех и с привычным оружием в руках. Тут один русич стоил троих, а то и пятерых степных всадников. Но сейчас на них легкие кожаные панцири. Даже шлемов нет, войлочные шапки. Но и уходить нельзя: догонят без заводных-то коней да на утомленных лошадях. И догонят быстро. Что за половцы вообще? Откуда здесь взялись? Может, из какого-то союзного племени? Хотя те уж давненько откочевали куда-то на запад, спасаясь от татар.