Время великих реформ
Шрифт:
Государь довольно долго говорил об этом тяжелом для него семейном горе, несколько раз возвращался к нему в продолжении моего доклада, высказывал свое намерение исключить Николая Константиновича из службы, посадить в крепость, даже спрашивал мнение моего – не следует ли предать его суду.
Я советовал не торопиться с решением и преждевременно не оглашать дела. Была речь о том, чтоб освидетельствовать умственные способности преступника: поступки его так чрезвычайны, так чудовищны, что почти невероятны при нормальном состоянии рассудка. Может быть, единственным средством к ограждению чести целой семьи царской было бы признание преступника помешанным (клептомания).
Сегодня был парад на Марсовом поле. Погода серая и холодная; войска были в походной форме (в шинелях).
По случаю предстоящего отъезда государя за границу имел я доклады два дня сряду. Сегодня государь опять говорил мне о Николае Константиновиче, уже несколько с большим спокойствием, чем вчера. Три врача (Балинский,
Ему объявлено было, что он лишен чинов и орденов и будет в заточении без срока. И это принял он совершенно равнодушно. Государь в семейном совете решил признать Николая Константиновича психически больным. Некоторые расказанные государем случаи действительно очень странны.
Женщина, с которой он связался, была арестована, но, говорят, сегодня освобождена и будет выслана из России с выдачей значительной суммы. […]
По поводу того же дела я доложил государю о ложных слухах, распущенных в городе по поводу найденных при арестовании купца Овсянникова списков интендантских чиновников, которые будто бы брали взятки от его приказчика [428] .
Действительно, в этом списке оказались почти все смотрители магазинов и даже три чиновника окружного интендантства: им уже предложено подать в отставку; но сплетники и злые языки выдумали, будто бы в этом списке оказались имена «высокопоставленных лиц», называли окружного интенданта Скворцова и генерал-адъютанта Мордвинова.
428
У императора обсуждался вопрос о подрядах на поставку провианта. Подряд на поставку муки Гвардейскому корпусу принадлежал Санкт-Петербургского купцу первой гильдии Степану Тарасовичу Овсянникову. Его купеческая карьера бесславно завершилась в 1875 г. громким судебным процессом. Об «Овсянниковском деле» писала вся российская пресса. Только что введенный в судебную практику России суд присяжных обвинил его в уголовном преступлении – организации предумышленного поджога.
Сгорела большая паровая мельница, находившаяся на набережной Обводного канала, напротив Варшавского вокзала. Она принадлежала купцу В. А. Кокореву, сдававшему ее в аренду Овсянникову. В отместку за неуступчивость партнера Овсянников уговорил приказчика и сторожа мельницы устроить поджог. Анатолий Федорович Кони, бывший тогда прокурором Санкт-Петербургского окружного суда, вспоминал: «Я предложил судебному следователю по особо важным делам Книриму начать следствие и немедленно произвести обыск у Овсянникова, а наблюдение за следствием принял лично на себя.
Овсянников, не привыкший иметь дело с новым судом и бывший в былые годы в наилучших отношениях с местной полицией, причем за ним числилось до 15 уголовных дел, по которым он старым судом был только “оставляем в подозрении”, не ожидал обыска и не припрятал поэтому многих немаловажных документов. Среди них, между прочим, оказался именной список некоторым чинам главного и местного интендантских управлений с показанием мзды, ежемесячно платимой им влиятельным поставщиком муки … Я отослал эту бумагу военному министру Милютину…»
Наглая эта ложь и клевета, разумеется, произвели сильное волнение в интендантской сфере и в канцелярии Военного министерства. Для прекращения этих слухов просили меня выхлопотать теперь же, не в урочное время награды как Мордвинову, так и Скворцову, однако ж государь не согласился на это, а разрешил только напечатать в «Правительственном вестнике» краткую заметку в опровержение распущенных ложных толков. […]
Во время доклада государь говорил о странном слухе, будто Пруссия намеревается снова разгромить Францию [429] и только ищет предлога к нападению. Князь Орлов сообщает, что Дерби предварил об этом Деказа (французского министра иностранных дел), в среде же французского правительства ходит слух, будто Пруссия намерена напасть на Австрию.
429
Франко-прусская война 1870–1871 гг., спровоцированная прусским канцлером О. Бисмарком и формально начатая Наполеоном III, закончилась поражением и крахом Франции, в результате чего Пруссия сумела преобразовать Северогерманский союз в единую Германскую империю. Во Франко-прусской войне Россия соблюдала по отношению к Германии благожелательный нейтралитет. Но после войны дальнейшее ослабление разбитой Франции представлялось уже невыгодным для России. Намерения Германской империи окончательно разгромить Францию были пресечены заявлением России о том, что она не допустит новой войны в Европе.
Государь смущен этими слухами и, говоря об образе действий Бисмарка, сравнил его с Наполеоном I, который по окончанию каждой войны сейчас же искал предлога к начатию новой. Странно слышать такое мнение из уст государя – друга и верного союзника императора Вильгельма. […]
По официальным сведениям Министерства иностранных
430
«Он решительно заявил, что приписывать ему агрессивные действия против Франции равносильно обвинению его в идиотизме и полном отсутствии ума». «Маршал же Мольтке (по выражениию Бисмарка) был компетентен в вопросе будущей войны с Францией лишь с точки зрения военного, но в политике он просто молодой человек, лишенный всякого влияния» (фр.).
В официальной депеше наших дипломатов говорится далее: «Il rеsulte de l’ensemble de ces dеclarations faites dans les termes les plus pеremptoires que notre Auquste Maitre a pleinement atteint le but de sa venue `a Berlin et que sa prеsence et son langage ont raffermi les bases sur lesquelles repose le maintien de la paix. Parmi les cabinets prеoccupes des dangers dont la France serait menacеe du cotе de l’Allemagnee, celui de S[ain]t James s’est placе en premi`ere ligne.
Contrairement `a son langage habituellement modеrе et meme un peu obscur, cette fois l[or]d Derby a donnе l’ordre a l[or]d Odo Russel de soutenir jusqu’aux derni`eres limites les efforts de l’Empereur pour le maintien de la paix et de mettre, le cas еchеant, ^a la disposition de S. M. toute la puissance de l’Anqleterre, si l’ambassadeur Britannique en еtait requis par nous. L’oeuvrе entreprise par notre Auquste Maitre еtait deja accomplie lorsque cette offre a еtе faite et il n’y a pas eu lieu de s’en prеvaloir» [431] . […]
431
Из всех этих деклараций, сделанных в самых решительных выражениях, следует, что наш августейший монарх полностью достиг цели своего приезда в Берлин и что его присутствие и его тон утвердили основы, на которых покоится мир. Среди правительств, озабоченных угрозой нападения Германии на Францию, более всего обеспокоен Сент-Джемский кабинет. В противоположность своим выступлениям, обычно сдержанным и даже несколько неясным, на этот раз лорд Дерби дал приказание лорду Одо Русселю поддерживать до последних пределов усилия императора в отношении сохранения мира и предоставить в случае надобности в распоряжение его величества всю военную мощь Англии, если бы мы потребовали этого у английского посла. Дело, предпринятое нашим августейшим монархом, было завершено этим распоряжением, и у них не было оснований тщеславиться этим (фр.).
[…] В 1 час государь вышел вместе с императрицей в зал, где разложены были работы Корпуса путей сообщения. Императрица пожелала собственно видеть некоторые из топографических работ Военного ведомства. Работы эти и были выложены в концертном зале: подобрано было, разумеется, только то, что могло интересовать императрицу.
Более всего внимание ее величества остановилось на карте Турции, показывавшей нынешнее распределение турецких войск, направленных против Боснии, Герцеговины и Сербии. Императрица принимает близко к сердцу нынешние дела турецких славян и не скрывает своего негодования на то, что наша дипломатия держится в этом вопросе такой пассивной роли.
Императрица выражалась в этом смысле при многих офицерах Генерального штаба и других лицах, присутствовавших при осмотре карт; в том же смысле возобновила со мной разговор и позже, перед обедом.
С глубокой скорбью говорила она о страшном кровопролитии, которое именно теперь происходит на театре войны. По последним телеграммам, инсургенты [432] четыре дня дрались с сильными турецкими войсками и, не имея уже боевых припасов, бились на ятаганах. Когда я сказал, что надобно возлагать надежды на лучший оборот дел, когда государь поедет за границу, императрица со вздохом сказала:
432
Инсургенты (от лат. insurgentes – «повстанцы») – вооруженные отряды гражданского населения, противостоящие властям.
– А до тех пор? – Сколько бедствий вынесут эти несчастные! […]
[…] В Петергофе, так же как и здесь в Петербурге, исключительные предметы всех разговоров и толков – здоровье государя и восточный вопрос. До приезда государя ходили самые зловещие слухи о растроенном его здоровье и упадке нравственном; с прибытием же его несколько успокоились; однако ж нашли его сильно исхудавшим. Доктор Боткин (осмотревший государя во вторник) говорил мне, что не нашел в нем никаких симптомов опасных и намекнул, что истощение его может отчасти происходить от излишества в отношении к женщинам.