Время Волка

Волкодав Юлия

– Видишь, как тут свет падает? А вот здесь вообще здоровски получилось, сейчас увеличу! Я хочу его сделать чёрно-белым.

Она увлечённо листала фотографии, что-то там увеличивала, показывала Лёньке, не беря во внимание, что без очков ни черта он не видит и как там куда падает свет точно не может оценить. А Лёнька кивал, хвалил, одобрительно хмыкал, только что по голове Мишку не гладил. Странные у этих двоих отношения.

Когда родилась Мишель, мне было уже за сорок, Лёньке, соответственно, тоже. Он к тому времени развёлся с Оксанкой, в его жизни появилась Натали. Он строил карьеру и крутил романы, а мы с Полиной упорно, одну за другой, предпринимали попытки завести ребёнка. Я никогда не думал, что появление Мишельки на его жизни хоть как-то

отразится, а Лёня вдруг начал возить с зарубежных гастролей для неё наряды и игрушки, и бесполезно было объяснять, что не стоит наряжать годовалого малыша в бальные платья, что лучше подождать пару лет. И Барби нам тоже потребуются чуть попозже. Он исправно таскал одежду, кукол со всеми атрибутами – от расчёсок до домиков с полной обстановкой, школьные принадлежности с диснеевскими героями, которых российские дети ещё и в глаза не видели, даже косметику. Первые французские духи у Мишель появились благодаря Лёне, первое платье от Шанель привёз тоже он. Он мог забыть про цветы для Натали к Восьмому марта, но Мишка обязательно получала свою порцию подарков после каждой его поездки.

Мишка же относилась к «дяде Лёне» примерно так же, как к нам с Полиной – мы все были для неё «динозаврами», слишком взрослыми для родителей, почти дедушками с бабушками, которые балуют, но уже не понимают. Вокруг неё всегда вились подруги, пока она училась в школе, я никогда не мог запомнить ни в лицо, ни по именам всех девочек, которые носились по нашему дому. А когда она поступила в институт и стали появляться кандидаты на ее руку и сердце, мы с Полей вдруг оказались не у дел – Мишка решила, что никаких полезных советов от нас в сердечных вопросах ждать не приходится, и просто перестала посвящать нас, куда идёт, с кем встречается, о ком ревёт по ночам в подушку. Она переживала один роман за другим, то летала на крыльях, то ходила с опухшими глазами и ни с кем не разговаривала, однажды даже пыталась бросить учёбу из-за какого-то мотоциклиста-рокера, о чём я узнал только потому, что у её декана тоже были проблемы с сердцем и решал их как раз я. Словом, я с ужасом ждал, когда она приведёт очередного обормота в татуировках и с проколотыми ушами и объявит, что выходит за него замуж, и не мог ничего сделать. Любые попытки поговорить по душам дочь обрывала категоричным: «Папа, не лезь, ты ничего не понимаешь». И вдруг нарисовался Лёня.

Он, кажется, снова отдыхал у нас от семейной жизни и стал невольным свидетелем сердечной драмы Мишки. Ночью вышел на улицу покурить и застал трогательное объяснение в любви молодых. Постоял, послушал, скурил полпачки, дождался, пока Мишка вернётся домой, и увёл её на кухню. Они разговаривали до самого утра, и Лёне удалось популярно объяснить, чем отличаются мальчики, с которыми можно крутить романы, от мальчиков, за которых стоит выходить замуж, как отличить интерес к тебе лично от интереса к большому дому и хорошей машине твоего папы, а также ещё много интересных и сугубо интимных вещей, о которых у меня бы язык не повернулся сказать дочери. И, что самое удивительное, Лёньку она слушала и слышала. То ли признала его безусловный авторитет в амурных делах, то ли он нашёл правильные слова.

С Антоном он же её и познакомил. Антон возглавлял студию дизайна, в которой Лёня заказывал макеты афиш, обложки для альбомов и прочую печатную продукцию. Лёня приметил толкового парня, пригласил якобы для обсуждения крупного заказа в ресторан, в который позвал и Мишку. Представив их друг другу и выпив с ними пару бокалов, потихоньку слинял. А через полгода уже пел на свадьбе молодых весь свой нетленный репертуар. Гости с обеих сторон обалдевали от размаха мероприятия и перешёптывались по углам, сколько же денег у этих Карлинских – самого Волка на свадьбу петь позвать.

Но самое удивительное было в конце вечера, когда Лёнька, хорошо выпив, отозвал жениха в уголок и доверительным тоном сказал:

– Запомни, Антош. Мишелька может быть либо счастливой женой, либо весёлой вдовой. Других вариантов у неё нет. У тебя тоже.

До

Антона не сразу дошло, а когда переварил услышанное, шарахнулся от добрейшего дяди Лёни как от чумного. Но всё понял, по крайней мере, живут они с Мишель душа в душу. Что не мешает дочери время от времени оставлять благоверного одного и гостить в родительском доме сколько душе вздумается.

И вот теперь я наблюдал милую семейную сцену просматривания фотографий. Что примечательно, в общении с Мишель Лёнька не стеснялся заикания, а она не обращала на него ни малейшего внимания. Впрочем, Мишка привыкла, что дядя Лёня у нас со странностями, перед особо важным концертом может вообще замолчать на пару дней и объясняться жестами, так что заиканием её не удивишь.

– Кхм, а с отцом уж и поздороваться не надо? – поинтересовался я.

– Приве-ет!

Кинулась мне на шею, зараза мелкая.

– А я тут рассказывала дяде Лёне про Vougle. Ну журнал такой, глянцевый. Они хотят заказать мне целую серию снимков и…

Мы ужинали замечательным мясным рагу, в которое Поля добавляла баклажаны с собственной грядки, обсуждали Мишкины фотографии и её недавнюю поездку в Париж, я тонко намекал на то, что в грандиозные творческие планы дочери не мешало бы включить рождение наследника, а она отмахивалась и говорила, что ещё не насладилась свободой (от кого, интересно, от меня?), Поля сокрушалась, что дочь похудела без её пирогов и плюшек, Лёнька, кажется впервые за эти дни, улыбался, смотря на Мишель, а я думал, какая у меня всё-таки странная семья.

* * *

Тема детей стала для Лёньки самой закрытой и болезненной после второй неудачной беременности Оксанки. Он считал, что с того момента у неё крыша-то и поехала. У меня, правда, было своё мнение на этот счёт, но кто бы меня слушал. Я по-прежнему уверен, что она просто любила его до безумия и, когда он хлопнул дверью, поставила на себе крест.

А началось всё из-за его сцены. Как, впрочем, и всегда.

После успешного обучения на факультете музыкального театра ГИТИСа путь для новоиспечённого артиста был один, многими уже проторённый, – Театр оперетты. Очень часто перспективных студентов брали в театр стажёрами ещё во время учёбы. Но Лёньку такой вариант не слишком устраивал.

– И кого я там буду играть? – возмущался он, размахивая руками. – Мы тут недавно с ребятами были на спектакле с участием одного нашего выпускника. И что ты думаешь? За три акта он спел ровно два слова! Стоило пять лет учиться!

– А я пять лет учился, чтобы теперь горшки выносить, ничего? – мрачно отозвался я.

Я как раз перешёл в интернатуру, и наш руководитель, настоящий зверь, считал, что первые полгода интерны должны выполнять роль санитаров.

– Ты не понимаешь! У тебя вся жизнь впереди, а век артиста короткий, – патетично заявил Лёнька, и я прыснул со смеху. Он был такой серьёзный, так искренне верил в то, что говорил. Не иначе Оксанку наслушался, вот кому действительно стоило поспешить с карьерой, что она и делала. С однокурсником со своего же отделения они создали танцевальный дуэт «Искра», исполняли танцы дружественных народов, готовились к конкурсу артистов эстрады. Лёня тоже готовился к этому конкурсу, но как вокалист, параллельно пытаясь заработать везде, где только мог. Понятно было, что долго так продолжаться не могло, и он возлагал большие надежды на конкурс артистов эстрады.

– Послушай, послушай, – теребил он меня. – Я считаю, вот тут надо форсировать звук, показать весь свой вокальный диапазон. А Оксанка говорит, не надо орать, надо петь доверительно, проникновенно.

Он тут же кинулся за пианино, нечеловеческими усилиями перевезённое из квартиры отца в их комнатку в Марьиной роще и чудом втиснутое в скромные квадратные метры Лёнькиного жилья, и начал играть. Я скис на первых же аккордах. Он играл «Романс Лапина» из фильма «Верные друзья»: «Что так сердце, что так сердце растревожено, словно ветром тронуло струну…»