Время Воронов
Шрифт:
— Мы ведь не знакомы официально? Я — Льюис Клемонт, студент. Снимал комнату у вашей матери.
— Сольвейн Винтер, поэт. Наверное. Я не успел стать каким-то известным поэтом до превращения в Ворона, а теперь мои стихи вряд ли издадут. Но никто не помешает мне их писать.
Льюис вежливо улыбнулся. Вернее, попытался, потому что губы его плохо слушались. Бедный Сольвейн. Такое будущее оборвалось. Хороших поэтов нередко приглашали выступать в богатые дома и даже брали на содержание, для развлечения знатных семей. Льюис не знал, хорошие ли у него стихи, но в остальном Сольвейн наверняка понравился бы публике. Он был красив, одет с иголочки, даже отрастил длинные, ниже лопаток волосы
Льюис внезапно осознал, что он валяется в постели непричесанный, в мятой ночной рубашке, неумытый и грязный. Позорище какое.
Сольвейн даже под проклятьем не забыл о подобающем внешнем виде. Нет, ну какая жалость, что такой достойный человек стал Вороном.
— Как вы справляетесь с этим? — спросил его Льюис. — Как жить, когда ты проклят?
Сольвейн вздохнул.
— Невесело, честно говоря. Быть Вороном тяжело, — но тут он оживился, — было тяжело, но благодаря вам стало намного легче.
— Почему?
Сольвейн замялся.
— Прекрасный Принц и Рыцари охотились на нас. Вы устранили смертельную угрозу для всех обитателей убежища. Обычно мы вообще его не покидаем иначе, чем для питания. Только здесь до нас нельзя добраться. И это добровольное заточение, в отрыве от родных, друзей, привычных дел было нелегко перенести. А теперь мы можем снова выходить на городские улицы. Я увидел маму и могу ее навещать. Спасибо вам огромное за это.
Льюис подумал, что тоже хотел бы навестить госпожу Солону. Нужно самому убедиться, что она в порядке. Вдруг ей все-таки требуется лекарь или успокоительные лекарства? Хотя, Сольвейн, наверное, об этом позаботился, он — хороший сын. Не испугался вступиться за нее перед безжалостным Принцем Ричардом.
Льюис на секунду закрыл глаза. Под веками всплыла картина: распластанное на земле тело, застывшие, широко распахнутые глаза, разверстая рана в груди.
Сердце в ладони.
Хватит! Прекрасный Принц был плохим человеком, он убивал несчастных проклятых, он чуть не убил госпожу Солону, он развлекался чужими смертями и получил по заслугам! Льюис — не плохой человек, не совсем плохой, он защитил Воронов, и те теперь смогут вернуться домой.
Но если Принц и Рыцари мертвы, то он ведь тоже может вернуться? Если госпожа Солона его примет. Сольвейн тоже сможет уйти: в убежище больше нет нужды, раз не от кого скрываться. Ох, боже, Льюису же на службу надо! А через два месяца — в университет! Пустят ли его туда? А почему нет? У него всегда были черные волосы, никто и не заметит, что он стал Вороном! Будет врать, что не успел покрасить их, или носить берет, сейчас это модно. С чего он взял, что его жизнь кончена? Его ведь никто больше не попытается убить, значит, все будет хорошо!
Льюис повеселел и поделился с Сольвейном своими размышлениями. Но тот покачал головой:
— Вороны должны оставаться в убежище Воронов.
— Зачем, если Прекрасного Принца больше нет?
Сольвейн растерялся.
— Я не знаю. Надо спросить господина Рейвена.
— Пожалуйста, спроси его. А можешь сделать это прямо сейчас? Я пока оденусь.
Сольвейн ушел, а Льюис наскоро ополоснулся, умылся и оделся. Посомневавшись, причесал волосы гребнем, найденным в комнате. Неловко, но не идти же, как огородное пугало? Если это гребень Сольвейна, он купит ему другой.
Домой, домой, домой!
Но тут его скрутил такой приступ голода, что он схватился за живот.
Есть.
В покои вошли Рейвен и Сольвейн.
— Повелитель, Сольвейн сказал мне, что ты хочешь…
— Есть! Я очень хочу есть! Остальное потом!
— Разумеется. Еду принести сюда, или сам за ней пойдешь?
Льюис попытался сообразить, что будет лучше. Наверное, стоит пойти самому. А то пока просьбу передадут на кухню, пока приготовят, еще сервировать начнут, он столько не выдержит. Он смутно вспомнил, что в комнату шел довольно долго, значит, дом большой. Очень большой. На кухне можно будет хоть куском хлеба разжиться.
— Пойду сам.
— Тогда иди за мной.
Сольвейн неловко кашлянул.
— Я тоже пойду с вами. Можно?
— Можно, — разрешил Рейвен.
Льюис вместе с Сольвейном пошли за ним. В другом состоянии Льюис бы снова испугался Рейвена, но сейчас ему было плевать на все. Господи, да что происходит, он умирает? Внутри него разрасталась пустота и вот-вот могла поглотить его самого.
Еда! Пища! Хоть что-нибудь, чтобы заполнить ее!
Они минули один длинный коридор, затем второй, потом спустились на первый этаж и вышли во двор. Льюис не смотрел по сторонам, но заметил, что они пошли прочь от жилья. Но куда они идут, зачем? В трактир, что ли? Льюис едва не взвыл. Конечно, Сольвейн же говорил, что Вороны выходят из убежища только за едой, значит, внутри ее нет! Господи, он умрет от голода, пока они дойдут! Скорее-скорее-скорее! Льюис почти побежал и обогнал Рейвена. Тот ускорил шаг. Сольвейн тоже поспешил. Никто ничего не говорил, дыхания едва хватало на движение. Они прошли целый квартал и перешли по простому деревянному мосту через речку. Место Льюису было незнакомо, впрочем, он ни разу не повернул голову, чтобы его осмотреть. Перед ними находился пустырь, заросший сорняками, несколько старых, мощных деревьев, а далеко впереди — дома.
Кто-то всхрапнул. Под ближайшим деревом мирно спал бродяга, накрывшись поношенной курткой.
Рейвен хищно оскалился.
— А вот и еда.
— Где?
— Этот сойдет. Грязный, но ты слишком голоден, повелитель. В другой раз найду кого-нибудь почище.
Рейвен подошел, пнул бродягу и заставил встать. Подтащил к Льюису.
Бродяга наконец полностью проснулся, оглядел их и заорал. Попытался вырваться, но Рейвен выпустил перед его лицом черные когти.
— Стой тихо, не то вырву глаза! Прошу. Ешьте.
Льюис оцепенел.
— Нужно прикоснуться к любому участку кожи. Дальше пойдет само, — тихо сказал Сольвейн, — вот так.
Он положил два пальца бродяге на лоб. Аккуратно подстриженные ногти моментально почернели и заострились.
Рейвен свободной рукой схватил беднягу за шею и тоже начал высасывать из него жизнь.
— Не надо! Пощадите! — завыл бродяга.
— Рот закрой! Повелитель, ешь. Чего ты ждешь? Здесь хватит на всех.
Льюис сглотнул. Нет, нельзя же так, Вороны — это проклятые люди, а не монстры, нельзя просто схватить человека и начать его пожирать, да еще и втроем одного, он не станет…
Пустота внутри вновь напомнила о себе. Она едва держалась в пределах тела, норовя сожрать его самого. В животе поселилась боль.
Рука Льюиса поднялась, и он схватил бродягу за подбородок. Ногти почернели, и на мгновение ему ужасно захотелось впиться ими в чужую плоть.
Ему нужна была эта еда.
В него словно хлынул поток амброзии. Первой ушла боль, второй — пустота. Зияющая бездна закрылась. Льюису было тепло, сытно и хорошо, как после плотного обеда. Он был жив. Как можно обречь себя на мучительную смерть от голода, когда рядом есть еда?