Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
— Заступники все видят, — тихо-тихо сказала она непонятно к чему. — Все видят, мой мальчик.
Только услышав это детское, беспомощное утешение от женщины, никогда не говорившей глупостей, Рейнгольд по-настоящему понял, что все кончено. И тоже заплакал, стараясь не всхлипывать.
У родительского дома Зиглинда, собиравшегося поехать к себе, ждал еще один сюрприз. Стоило ему спуститься по каменным ступенькам крыльца, как почти к самому подъезду подкатил экипаж. Рейнгольд, надевший отцовские очки, видел в них хуже, чем
— Мессир Зиглинд, какая счастливая встреча! — растянул губы в улыбке канцлер Рэссэ. — Необыкновенно рад вновь видеть вас в столице. Я приехал засвидетельствовать свое почтение и радость по поводу устранения недавнего досадного недоразумения. Я ни мгновения не сомневался, что ваша роль во всей этой печальной истории безупречна, и все вскоре уладится. Позвольте мне первым принести вам свои поздравления в связи с вашим возвращением к, хи-хи, родным пенатам.
Канцлер сыпал словами как бисером. Зиглинд замер, совершенно сбитый с толку этой внезапной атакой.
— Вы, вероятно, устали с поезда? Я с радостью предоставлю свой экипаж, нам все равно по пути. Присаживайтесь же, присаживайтесь, окажите старику любезность.
«Старик» явно был чем-то из области загадочного мужского кокетства. Последней содержанке «старика», если верить братцу Освальду — истинному кладезю пикантных новостей — едва сравнялось двадцать лет.
Свидание со всемогущим канцлером, внезапно воспылавшего к Рейнгольду самыми отеческими чувствами, не грозило ничем, кроме потери времени. Зиглинд, который в другой ситуации оценил бы интригу происходящего, коротко поздоровался, понадеявшись, что голос у него звучит не слишком сипло, и устроился на сидении рядом с Рэссэ. Тот цвел как именинник. Большую часть пути он сыпал банальностями и описывал столичные события последних месяцев — иногда довольно остроумно. Рейнгольду было не до словесных изысков, а ничего по делу канцлер от него пока не пытался добиться, так что он скучающе глядел в окно, изредка кивая, когда словесная дробь начинала барабанить гуще.
— Скандал во фрейлинской… Обуздание инфляции… Да, представьте себе — развод! Да, невероятно, но — попался на взятках! Казалось бы, порядочнейший человек, опора трона, столп государственности… Заговор рэдских анархистов… Покушение на кесаря!
— Покушение на кесаря? — механически переспросил Зиглинд. В газетах ни о чем подобном он точно не читал.
— Да-да. К счастью, неудачное. Нити ведут в Рэду…Но это, разумеется, между нами, по, так сказать, старой дружбе… Его Величество решил не раздувать скандал, принимая во внимание… текущую ситуацию.
— Очень разумно, — кивнул Рейнгольд.
— Вы довольно бледны, — продолжал сыпать бисером канцлер. — Частая смена климата, вероятно, вредна…
«Бес», — в каком-то озарении подумал Зиглинд, глядя на благообразного Рэссэ, чей белый воротник почти светился в полумраке. «Только бесы в такую погоду ездят в закрытых экипажах. Только бесы караулят мертвецов у крыльца, чтобы рассказать им сплетни.
— Кстати, скажите, может быть, вам случалось видеть эту вещицу? — внезапно атаковал Рэссэ, не сбиваясь со своего «бисерного» тона.
Рейнгольд взглянул на белую ленту в руках канцлера. В его голове закопошились какие-то смутные воспоминания. Это казалось странным, потому что ни одна его знакомая женщина лент не носила. Мать ходила с пучком, сестры он не видел с тех пор, как она вышла замуж и укатила в Кэлдир, а у Дэмонры были слишком короткие волосы для того, чтобы заплести косу.
Рейнгольд близоруко сощурился, пытаясь понять, что за узор на ленте. Он обратил внимание и на то, что канцлер носил в перчатках, несмотря на жаркий день.
Из бесформенных пятен стала постепенно проступать вышивка. Непонятный зверь, что-то вроде кролика, но с кошачьим хвостом.
Зиглинд как наяву увидел Дэмонру в его рубашке, улыбающуюся в дверном проеме, разбросанные по полу вещи, белую ленту, выскальзывающую из кармана черных галифе, и глазки-бусинки вышитого зверя, горящие в солнечном луче.
У чудо-зверя, привезенного Дэмонрой из Рэды, уцелел только один глаз, но Рейнгольд его все равно узнал. И вот здесь ему стало страшно, гораздо страшнее, чем два часа назад, когда врачи все никак не могли договориться о диагнозе.
— Похоже на ленту. Я такими вещами не пользуюсь, как вы можете догадаться. Впервые вижу, — ровным голосом сказал он. Вот и профессиональное умение врать пошло на пользу.
Канцлер, наверняка, вперил в него испытывающий взгляд, но неподходящие очки отчасти решали эту проблему.
— Вы уверены, что это не ваша невеста обронила? — с нажимом отбарабанил он.
— У моей невесты короткая стрижка. А когда у нее была коса, она заплетала черную бархатную ленту с ромбами на концах, как им и положено по форме.
— А вот мессир Гофмиллер утверждает, что видел у нее похожую ленту на балу четвертого апреля.
— Я на том балу не присутствовал. А мессиру Гофмиллеру по должности положено утверждать многие вещи, существование которых сложно доказать. Недаром его мать происходит из рэдского духовенства.
— Но…
— Канцлер Рэссэ, это допрос? Я не школьник и не стану отвечать на ваши странные вопросы.
— Что вы, что вы, — Рэссэ вскинул руки, словно защищаясь от таких несправедливых наветов. — Старческое любопытство… Вот мы, кажется, и подъехали.
Экипаж плавно притормаживал.
Рейнгольд сделал вид, что собирается снять перчатку и протянуть канцлеру руку. Лицо у старого лиса, наверняка, осталось непроницаемым — двадцать с лишним лет при дворе все же не были шуткой — но Зиглинд на лицо и не смотрел. Он смотрел на плечи Рэссэ. Канцер дернулся, однако тут же совладал с собой и стал теребить перчатку.
— Проклятье, что-то с пуговицами…
Зиглинд понял все, что хотел понять. Он сухо простился с Рэссэ, вылез наружу и пошел к двери дома. Колеса удаляющегося экипажа мягко прошумели и затихли в конце улицы.