Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Наклз никогда не являлся моралистом и, в общем, был далек от того, чтобы осуждать рэдских девочек, едущих в Каллад за призрачным счастьем и надеждой стать порядочной женщиной и выйти замуж «когда-нибудь, лет через десять». Их туманное «когда-нибудь» обычно наступало куда раньше и заканчивалось больничной койкой, но так устроена жизнь и удивляться здесь нечему. Но вот чего маг не понимал, так это женщин вроде Эйрани Карвэн. Уж кому, а ей на кусок хлеба хватало бы и без покровителей и никакими «жизнь заставила» ее своеобразную карьеру объяснить было нельзя. Наклз не очень хорошо представлял, что такое презрение — в вообще не особенно
— Найджел, в конце концов, мне колокола звонить не будут. У меня есть стимул дожить до глубокой старости и посвятить последние лет десять богоугодным делам. Авось, прорвусь в аэрдисовский рай.
— Думаю, вы сможете купить билет туда, если прямо сейчас поедете в Эфэл или Эйнальд и пожертвуете честно заработанные деньги на любое местное аббатство. Очень удобная религия, индульгенции, знаете ли.
— А еще я не хочу уезжать из Каллад. Даже шлюхи имеют право на патриотизм.
— Или имеют право не знать иностранных языков.
— Как вам угодно думать, Найджел. Так что вы решили?
— Жизнь Дэмонры за вашу безопасность при любом исходе?
— Да.
— Что именно вы намерены сделать?
— Эдельстерн больше месяца не протянет. Если уж ваша героическая подруга молчит все лето, еще с месяцок она как-нибудь да продержится. А Эдельберт устроит суд.
— Идея, достойная младшей школы.
— У вас есть другая?
— Да. Во-первых, за что вы ее судить будете? За цареубийство? Это верная смерть.
— За пальбу в Рэде по гражданскому населению. Это как раз будет доказывать, гм, передовые взгляды Эдельберта…
Наклз чувствовал себя не лучшим образом и до этого, но теперь ему стало окончательно тошно. Повышенная концентрация чужой глупости всегда действовала на него почти как зубная боль, только от нее таблеток пока не изобрели.
— Который реакционер до мозга костей. Отличный план, — поморщился Наклз.
— Который идиот до мозга костей, — возразила Эйрнаи. — Это круто меняет дело. Суд понравится и рэдской верхушке, и передовым калладцам…
— Мне бы хотелось уточнить, кого вы понимаете под «передовыми калладцами». Умственно отсталых с фиолетовыми ленточками, которые хотят конституции и республики, а также равенства, братства, свободы и океана крови сатрапов? Или институтских профессоров, которые почему-то хотят того же самого, но без крови и усилий, а потому кажутся мне еще более умственно отсталыми? Если последних, то их и процента не наберется от населения Каллад, который — смею напомнить — крестьянская страна. Даже если вся калладская интеллигенция будет аплодировать такому либерализму стоя, это капля в море. К тому же, при таком обвинении будут требовать высшей меры.
— А Эдельберт ее героически помилует. И вашим, и нашим.
— И что дальше? Пожизненное? Лихой штурм Эгрэ Вейд?
— Каторга. А по дороге на каторгу — делайте что хотите, Найджел. Успеете раньше Сайруса — считайте, победили. А за это вам всего лишь нужно будет выловить меня из Моэрэн, если что-то пойдет не так. Мне кажется, все честно, — промурлыкала Карвэн, заглядывая Наклзу в глаза.
— Вам рассказать, Эйрани, как именно было бы честно? — резко спросил он. — Если все будет честно, мы оба будем висеть. И вы, и я. Слово это забудьте.
— Но вы согласны?
— Согласен, —
Из многочисленных родственников в доме была одна Ирэна. Каниана, вовсе не чувствовавшего в себе сил выслушивать монолог отчима на предмет недопустимости скандалов, дуэлей и связей с сомнительными балеринами, это полностью устраивало. По дороге с вокзала он купил сестре цветы — Ирэна, как и большинство людей в ее положении, крайне трепетно относилась к знакам внимания — снял номер в отеле, привел себя в порядок, с огромным удовольствием смыв дорожную пыль и бурное объяснение с Изольдой, а потом отправился домой и постучал в спальню Ирэны. Время близилось к полуночи, но сестра обычно ложилась в то время, когда, как считал Каниан, приличным людям пора вставать.
— Каниан, ты? — резковато поинтересовалась из-за двери сестра.
— Если ты в виде исключения не ждешь десяток любовников, то я.
— Заходи, мерзавец. И ты сойдешь.
— За весь десяток? Ты мне льстишь, — с порога улыбнулся Каниан. Он обратил внимание, что Ирэна уже успела набросить на ноги плед и теперь вполне благосклонно улыбалась ему из кресла, посверкивая колючими глазами.
— Ты не загорел за лето, — после краткого осмотра вновь обретенного родственника констатировала она.
— В виде извинений за это я притащил тебе азалии.
— Вообще, они довольно отвратительны, но это мило с твоей стороны.
Каниан запихнул цветы в ближайшую вазу, не особенно заботясь о сохранности стеблей, и коснулся губами бескровных пальцев Ирэны.
— Не злись. Если бы я все лето проторчал в столице, я бы свихнулся. А так я посмотрел Эйнальд, Виарэ и даже почти доехал до Рэды, но Изольда вовремя вспомнила, что там нет ванн из игристого и, бывает, стреляют злые калладцы, так что мы двинулись назад. Слухи о красоте местных девиц, чтоб ты знала, малость преувеличены. Сочинение на тему «как я провел лето» считаю изложенным.
— Ну, я это лето провела так же, как и предыдущие семь, думаю, можно не повторяться, — снова сверкнула глазами Ирэна. Каниан никогда не злился на нее за резкий тон и вообще спускал сестре многое такое, чего больше никому бы не спустил. Будь он на ее месте, он бы, наверное, и не так белый свет ненавидел. Впрочем, Каниан не мог представить себя девушкой, к тому же не способной передвигаться без тяжеленных костылей.
— Как отец? — судя по их цвету глаз, Ирэне и Каниану старший Иргендвинд приходился скорее отчимом, но эту маленькую условность они предпочитали соблюдать даже наедине, хотя все прочие условности игнорировали.
— Как всегда, весь в делах. Я бы даже сказала — в шаге от сделки века.
— Неужели? Это как-то связано с теми военными верфями, о которых он говорил весной? Признаться, я несколько выпал из жизни, пока, гм, смотрел мир с Изольдой.
— Хм, связь с морем действительно есть, но очень косвенная.
— В каком смысле?
— А в таком, что я все-таки выхожу замуж. За моряка. За капитана флота Его Величества, если точнее.
Каниан сделал все возможное, чтобы скрыть удивление, но едва ли преуспел: Ирэна за годы своего вынужденного затворничества научилась читать людей как открытые книги. Даже ему иногда становилось неприятно под взглядом колючих зеленых глаз.