Время жить. Трилогия
Шрифт:
– Боюсь, мы не совсем понимаем вас, – выразил мнение остальных Халлис. – Признаться, я ни разу не слышал о расщеплении атомов, да и какова бы ни была причина взрыва, по моему разумению, это – дело десятое. Для нас главная задача – выяснить масштабы разрушений и обеспечить спасение людей.
– О, простите! – Мергайдинг виновато сдвинул свою шапку на затылок. – Но мне кажется крайне важным узнать причину. Если взрыв был не атомным, это может в значительной степени изменить известную нам картину мира. А в случае атомного взрыва
– Какая? – немедленно спросил Мэнсинг.
– Дело в том, что в процессе распада атомного ядра образуются новые атомы, так называемые осколки деления. Они часто нестабильны и через какое-то время самопроизвольно распадаются. При этом выделяется энергия – альфа-частицы, нейтроны, гамма-лучи. Эта энергия еще называется радиацией, она может вредно подействовать на человека.
– В смысле как вредно? – снова не утерпел Мэнсинг, даже сдвинув от любопытства один из наушников рации.
– Были случаи, когда ученые, работающие с радиоактивными, то есть, выделяющими энергию распада материалами, получали серьезные ожоги. А семена растений, подвергнутые действию сильной радиации, иногда не прорастали вообще, а иногда из них вырастали различные уродцы. Им даже дали специальное название – мутанты.
– Неужели это так опасно? – удивился со своего места Эрчен Хорт. Дорога пока была нетрудной, только под колесами часто хрустели упавшие ветки. – Вы ведь говорите об атомах, верно? А они ведь такие маленькие.
– Верно. Но частицы, образовавшиеся во время распада атомного ядра, обладают огромной энергией. И представьте себе, даже одна-единственная частица может оставить след, видимый невооруженным глазом. У нас есть приборы, улавливающие следы атомных распадов. Скажем, так называемые пузырьковые камеры, где такая частица оставляет за собой след в виде пузырьков в перегретой жидкости. А в фотоэмульсии отдельные частицы могут проникать на несколько миллиметров при том, что сами они меньше в триллионы раз. Да что говорить, радиация даже засвечивает фотопленку.
– То фотопленку, – проворчал со своего места Алвин Туманис. – А чем она вредна нам?
– Частица, образовавшаяся при атомном распаде, влетает в любой материал, например, в человека, словно… словно это камень, врезавшийся в структуру из множества ажурных хрупких ячеек. Пока эта частица окончательно не затормозится, она оставит за собой след из разрушенных и смятых тканей. Мамонт в посудной лавке – это как раз про то. А если таких частиц много – представьте, будто в вас стреляют из тысяч пулеметов крошечными пулями. Вряд ли вам это понравится.
– А кроме ожогов, от этой радиации может быть что-то более серьезное? – деловито спросил Халлис.
– Не знаю, – Мергайдинг снова виновато сдвинул шапку назад. – Пока что мы никогда не сталкивались с процессами, при которых образуется значительный уровень радиации. Но мы, я имею в виду ядерных физиков, всегда стараемся предохраниться
– А как вы предохраняетесь? – улыбнулся Мэнсинг. Его, похоже, рассмешило это слово.
– Ну, от некоторых частиц можно уберечься, просто надев резиновые перчатки. Против других нужна металлическая фольга. А есть и такие, которые могут пронизать насквозь лист стали, словно это бумага. Чтобы затормозить их, нужен толстый слой свинца. К счастью, с последними мы пока сталкивались, в основном, в теории, но никто не сомневается, что они могут существовать на практике. Вполне возможно, что такие частицы, например, быстрые нейтроны, выделяются при атомном взрыве.
– Вы так интересно говорите, – сказала Вирта. – Может, вы объясните нам с самого начала? Что такое урановая бомба, и все такое прочее.
– Потом, – прервал ее Халлис. – Смотри в оба. Сейчас выезжаем на трассу.
Шоссе, выглядевшее как широкая прямая просека в лесу, было пустынно, что было вполне обычно для светлого времени суток. Необычным было то, что все оно было запорошено снегом, сбитым с деревьев, и усыпано обломанными ветвями. У одной из сосен взрывной волной сломало верхушку, и она рухнула прямо на дорогу, загородив ее почти полностью. Хорт сбросил скорость до минимума, и автомобиль, с хрустом подмяв под себя ветки, перевалил препятствие.
На следующие пять километров им пришлось потратить больше пятнадцати минут. Казалось, дорога словно притягивает к себе сломанные ветки, которых становилось все больше. Дважды им приходилось выходить из машины, чтобы подцеплять рухнувшие поперек шоссе стволы деревьев, которые вездеход, натужно урча, оттаскивал в сторону. Впереди была уже хорошо видна черная клубящаяся туча. Солнце не могло пробиться сквозь нее, но прямо у них над головой небо было голубым и чистым, от чего туча выглядела еще более зловещей.
– Лес горит, – вдруг сказал Туманис.
– Что? – повернулся к нему Халлис.
– Впереди – это не туча, это дым.
– Да не может быть, – покачал головой Халлис. – Я видел лесные пожары. Так сильно оно полыхать не может. Это же, в конце концов, деревья, а не нефтехранилище.
Все смотрели на тучу, поэтому следующую странность сумела заметить только Вирта, которая очень ответственно отнеслась к своим обязанностям наблюдателя.
– Смотрите, – сказала она. – Снег пропадает.
Хорт притормозил. И в самом деле, в снегу появились широкие проталины, а под колесами захрустел лед, покрывший тонкой корочкой обнажившийся асфальт. Лес вокруг начал напоминать негативное фото, превратившись в мешанину белых и темно-коричневых полос.
– Это же тени! – вдруг осенило Вирту. – Снег сохранился только в тени деревьев, где его защитило от вспышки!
– Что же это за вспышка такая была?! – пробормотал Халлис.
Дан Мергайдинг снова сдвинул шапку на затылок, но так ничего и не сказал.