Время золотое
Шрифт:
«Неужели снова авантюрист и разбойник ввергнет народ в братоубийство? Неужели морги наполнятся трупами русских людей?» – трагически вопрошал Немврозов. И тут же возникали стеллажи морга и уложенные на них обнаженные трупы – задеревеневшие руки, заостренные носы, разведенные врозь ступни.
Снова «Марш миллионов», знамена, плакаты: «Чегоданов, отдай награбленное!», «Градобоев, вперед, на Кремль!». Истовое, с блуждающей улыбкой лицо Градобоева, розовое видение Кремля и свалка на мосту. Орущие рты, лязги щитов. Молодой знаменосец бьет заостренным древком в основание полицейского шлема. Полицейский,
«Люди русские, неужели нам опять суждены танки в центре Москвы, горящий город, брат, стреляющий в брата? Неужели злобный заговорщик, мерзкий чародей и колдун запалит пожар в центре святой Москвы?»
Возник Белый дом с дымящими окнами, черный от сажи фасад, танки стреляют прямой наводкой, и рыдающая женщина, возносящая руки к небу.
«Да, воистину, нам нужна великая Россия, а им, бесам тьмы, нужны великие потрясения, – патетически возглашал Немврозов, и в голосе его дрожала больная, готовая лопнуть струна. – Посмотрите на них, вот они, оранжевые бесы!»
И снова колонна. Зоркая телекамера нашла в ней молодого мужчину с горбатым носом, гибким змеиным телом и плакатом: «Проведем гей-парад Победы в Москве!» Рядом две девушки целуют друг друга в губы, обнажают груди, крутят страстными бедрами. Третья держит над ними икону и плакат: «Однополые браки заключаются на небесах!» И опять чудовищная драка. У полицейского отбирают щит, срывают шлем, тащат по асфальту, и какая-то женщина хлещет его букетом цветов, плюет в окровавленное лицо. Лик Градобоева, надменный, счастливый. Вершитель истории, хозяин человеческих судеб.
«Братья и сестры, неужели допустим, чтобы в наших городах свистели пули и рвались снаряды? Неужели наши чудесные дома, дворцы, храмы, наши бульвары и парки станут выжженной землей?»
И возникли картины разгромленного Грозного. Остовы домов, сгоревшие танки, изглоданный снарядами дворец Дудаева, трупы на улицах. Из разорванного газопровода вырывается рыжее пламя, озаряет снега, и среди снегов, в коконе света – цветущая вишня, разбуженная адским огнем.
«Граждане России, это он, Градобоев, рвется в Кремль по вашим трупам. Он строит свой храм из ваших гробов!»
Градобоев шел во главе колонны, как триумфатор, окруженный цветами и флагами. За ним тянулся бесконечный поток людей, ликующие, восхищенные лица. И этот поток, эти лица сменились погребальной процессией. Множество гробов плыло над толпой среди рыданий и слез. Эти кадры текущих гробов повторялись еще и еще, и казалось, что процессии нет конца и гробам нет числа. «Марш миллионов» превратился в похоронный марш, и это зрелище было невыносимо.
После передачи Бекетов позвонил Немврозову.
– Ты гений! Твои заслуги неоценимы! Когда мы победим, я поставлю перед Чегодановым вопрос, чтобы тебе дали канал. Мы накануне новых времен, и для этих времен потребуются новые символы, новый язык, новая метафора. И на это способен только ты!
– Что бы я делал без тебя, мой учитель и вдохновитель! – польщенный, воскликнул Немврозов. – Я приму от Чегоданова канал, если ты станешь моим личным опекуном и консультантом. Новой России без тебя не быть. Не Чегоданов, а ты – архитектор новой России! –
ГЛАВА 34
За три дня до президентских выборов в Москве состоялись шествие и митинг в поддержку Чегоданова. Теплым влажным утром, под весенними тучами, сквозь которые внезапно брызгало солнце, по пустому Кутузовскому проспекту, от Москвы-реки к Поклонной горе, двинулись медлительные торжественные колонны.
Их возглавляли хоругвеносцы. Могучие, в черном облачении, с железными бородами, они сжимали в костяных кулаках тяжелые древки, на которых развевались хоругви и прапоры. На громадных, шитых золотом и серебром полотнищах волновались Спасы с огромными глазами и жемчужными волосами, Богородицы в фиолетовых и алых покровах, угодники со священными книгами, ангелы с шелковыми крыльями. Грозно и восхитительно сияло серебром огромное распятие с голгофой и черепом в основании.
Шествие хоругвеносцев, их неодолимая поступь воплощали могущество Церкви Воинствующей, которая окормляет Россию хлебом духовым.
За хоругвеносцами шли православные братства. Множество женщин и мужчин несли иконы в окладах, на белоснежных полотенцах, среди горящих свечей и лампад. Они пели псалмы, и казалось, песнопения несутся из низких облаков. Вдруг брызгало солнце, на рушниках расцветали шитые шелками цветы и ягоды, озарялось чье-нибудь восхищенное женское лицо, чей-нибудь мужской торжественный лик, обращенные ввысь. Туда, где над головами струилась тонкая, жемчужного цвета, лента, изображающая Пояс Богородицы. Пояс, который заслонял Москву от всех напастей и бед, разгонял сатанинские полчища, клал предел злу и насилию.
За этой взволнованной поющей колонной, знаменующей Торжество Православия, двигался танк Т-90. Медлительный, тяжкий, рокочущий, он сотрясал окна окрестных домов. Был весь золотой – башня, пушка, броня, крутящиеся катки, лязгающие гусеницы. Он был похож на огромный церковный купол, от которого расходилось сияние. Если солнце выходило из-за туч, он сверкал, как ангельское диво, был волшебным слитком, упавшим с небес. Люк танка был открыт, и из него вырастало дерево – розовая весенняя верба, усыпанная пухом, напоенная соком, предвестница пасхальных торжеств. Знак вечного русского воскрешения, которое выводит из тьмы богоспасаемый русский народ, бессмертную Россию. Танк с пасхальной вербой проплывал, как золотой алтарь, подтверждая святость русского оружия. Казалось, на расцветающей вербе загораются лучистые свечи.
Следом двигался Союз десантников – голубые береты, тельняшки, поношенные камуфляжи. Здесь была молодежь, недавно отслужившая, еще тешащая себя буйными гуляньями в праздничные дни ВДВ. Здесь были седые ветераны, прошедшие бои под Кандагаром и Гератом. Стяги, которые колыхались над колонной, были сожжены солнцем пустынь, обуглены пожарами Шатоя и Грозного, пробиты пулями и осколками Хасавюрта и Аргуна. Впереди десантной колонны двигались инвалидные коляски с безногими героями, грудь которых украшали боевые ордена СССР и новой России. Лица инвалидов, в ожогах и шрамах, были строги и серьезны, в тайном озарении былых страданий и невзгод, перенесенных во имя Родины.