Всадник на белом коне
Шрифт:
Несмотря на вечерний полумрак, тропинку, которая ведет к местной площадке для разборок, нахожу без особого труда — утоптанная уродскими ботинками моих коллег по несчастью, она вьется между кривыми яблоньками, как бык… хм… это самое, и старательно подкидывает под ноги надкусанные или порядком подгнившие плоды. Впрочем, место, на котором меня обещали поучить уму-разуму, я бы прекрасно нашел и без нее — с той стороны, куда я ломлюсь, воняет дешевыми сигаретами, мочой и еще какой-то дрянью. Ну, и до кучи, именно с той стороны слышится чей-то визгливый хохот и обрывки фраз, щедро сдобренных матом.
Я практически не матерюсь. Да, могу рассказать близким друзьям чем-то понравившийся анекдот, скажем так, без купюр. Но делаю это вполголоса и лишь в том случае, если поблизости нет девушек и взрослых. Не из-за страха перед последними или стеснения, а
Полянку, на которую я выбираюсь в конце не такого уж и долгого пути, изучаю так же добросовестно. Первым делом оглядываю компанию подростков, большая часть которых старше меня года на три-четыре, и пересчитываю потенциальных противников. Затем обращаю внимание на освещение. Ну, и заканчиваю мероприятие попыткой оценить состояния поверхности, на которой предстоит драться. К сожалению, ни один пункт из вышеперечисленного не дает поводов для оптимизма. Рубиться против трех-четырех противников мне приходилось почти на каждой тренировке, но каждый из них был неплохо знаком, являлся моим ровесником и работал предельно корректно. А тут предстоит «знакомиться» сразу с одиннадцатью лбами заметно старше и тяжелее. Пару-тройку раз в месяц папа устраивал мне спец-тренировки, во время которых заставлял спарринговаться в условиях недостаточной освещенности, на неровной поверхности и при не самых благоприятных погодных условиях, но заставлять источники освещения колебаться так и не догадался. А единственная лампочка, освещающая поляну, свисает с ветки дерева на обычном проводе с патроном и мотается из стороны в сторону после каждого порыва ветра. Ну, а оценить состояние земли не представляется возможным, так как она укрыта толстым ковром из окурков, смятых пачек из-под сигарет, конфетных фантиков и тому подобной дряни.
Пока я разглядываю все это великолепие, с самой середины «трона», роль которого исполняет парковая скамейка, невесть какими путями переместившаяся с предыдущего места «службы» в эту дыру, подает голос местный дон Корлеоне. И, выражая мысли одним матом, интересуется, почему «его» часы все еще болтаются на моей руке, и какого… хм… этого самого я все еще стою, а не ползу к нему на четвереньках, зажав «подарок» в зубах.
Я слушаю этот бред краем уха. А сам разглядываю стайку потрепанных «красавиц», окружавших разноцветным полукругом «трон», его хозяина и стайку прихлебателей. Хотя нет, не так — девчонок я оглядываю за считанные мгновения. Более того, успеваю запечатлеть в памяти даже особенности внешности хозяек самых выдающихся и красивых «достопримечательностей». Однако большую часть времени монолога залипаю на серо-зеленое лицо и исколотое предплечье своей ровесницы, валяющейся рядом с лавкой в состоянии глубочайшего наркотического угара — я догадывался, что жизнь в детском доме далеко не сахар, но обнаружить в нем наркоманку, признаюсь, не готов. Впрочем, в ступор не впадаю, поэтому на «приветственную речь» отца местной мафии отвечаю сразу после ее завершения:
— Это уже воспитание или все еще прелюдия?
Судя по тому, как он набычивается и сжимает кулаки, к такому поведению тут не привыкли:
— Не понял?!
Я пожимаю плечами и объясняю. Постаравшись сделать это предельно доходчиво:
— Если ты собираешься меня воспитывать, сотрясая воздух и грозно надувая щеки, то я пошел обживаться на новом месте. Ибо мне скучно. Если нет, то переходи к основной части шоу — откровенно говоря, терпеть не могу болтунов. И не собираюсь тратить время на всякую ерунду.
Удивление «зрителей» можно черпать ложками. Еще бы, местный туз, вне всякого сомнения, перешедший в выпускной класс, ростом под метр восемьдесят с гаком и весит килограммов за семьдесят, а я в свои тринадцать дорос до ста шестидесяти семи и «наел» всего лишь пятьдесят пять. Но на эмоции толпы мне наплевать, поэтому я упираю взгляд в переносицу «дона Корлеоне» и вопросительно выгибаю бровь — мол, разбежимся или все-таки начнем шевелиться?
Не знаю, что такого он видит в моих глазах, но вместо того, чтобы встать и приступить к «воспитанию»,
— Если ты привык работать только языком, то перестань носить штаны — они сбивают с толку… — презрительно усмехаюсь я, делаю вид, что собираюсь покинуть их крайне неуважаемую компанию и, наконец, дожидаюсь начала движения: «Дон Корлеоне», грозно выкрикивает что-то невразумительное, рывком выдергивает из-за плеч ближайших подхалимов верхние конечности, привольно разбросанные по спинке лавки, и выхватывает из кармана складной нож. А после того, как переводит его в боевое положение, рвет в атаку прямо из сидячего положения!
Трудно сказать, что он планирует изобразить, шагая правой ногой вперед и выставив правую руку в мою сторону, но эта глупость позволяет провести самую обычную переднюю подножку с захватом рукава и шеи, воткнуть в землю обескураженное тело и закончить бой нисходящим ударом пятки по корпусу.
Бью я так, как учил отец, то есть, от всей души. И пусть подошва не очень нового, зато удобного кроссовка «Пума» недостаточно жесткая, удар получается, что надо. В смысле, проламывает как минимум пару-тройку ребер и дарит возможность без особой спешки и суеты разорвать дистанцию с остальными «воспитателями». К сожалению, большая часть этой компании не боится чужой боли и крови, поэтому буквально через пару мгновений в мою сторону срывается сразу человек пять! И не с пустыми руками — белобрысый крепыш года на два старше меня несется в бой, размахивая прутом из спинки панцирной кровати; тощий, но непоколебимо уверенный в себе уроженец Средней Азии жаждет приложиться обрезком трубы; ровесник «дона Корлеоне», предки которого жили на Кавказе, раскручивает самодельные нунчаки, и так далее. Слава богу, работать в паре или группой их никто не учил, так что они несутся ко мне, мешая друг другу. Чем я и пользуюсь — своевременное и достаточно резкое смещение влево позволяет выстроить их пусть в кривую, но все-таки линию, «уголок» с прокладкой из нескольких слоев микропорки, примотанный к предплечью под курткой самым обычным скотчем, дает возможность принять прут на предельно жесткий блок, а добросовестно отработанный круговой удар с вложением всей имеющейся массы в нужную точку выносит нижнюю челюсть крепыша к чертовой матери. Дальше становится еще веселее — очередное смещение, совмещенное с толчком деморализованного противника в направлении его товарищей, отправляет его под ноги «сантехнику» и дарит мгновение растерянности. Само собой, я пользуюсь и им, втыкая кулак в не особо выдающийся нос узбека, казаха или киргиза. А через долю секунды подныриваю под гудящий от скорости обрезок черенка от лопаты и вбиваю кулак в идеально подставленную печень «кавказца».
Следующие секунд сорок-пятьдесят, в основном, перемещаюсь, «танцуя» между детдомовскими, как каучуковый мячик, и вкладываясь в каждый удар так, как будто от него зависит моя жизнь. Хотя почему «как будто»? Она на самом деле зависит от каждого движения. Ибо эти «дети» имеют очень неплохой опыт реальных драк, не боятся ни крови, ни смерти, ни каких-либо иных последствий и жаждут меня покалечить. Я, само собой, отвечаю тем же, ломая носы, челюсти, ребра и предплечья, отбивая гениталии и т. д. Да, периодически получаю и сам. Но большая часть ударов принимается вскользь или на уголки, а меньшая… боли от меньшей я почти не чувствую. Ведь она ничем не отличается от боли, которую я испытывал с детства во время ежедневной набивки тела под руководством и при активной помощи папы.
В итоге, хорошая школа, весьма разносторонний опыт и правильная подготовка бьют наглость, злость и энтузиазм, причем и в прямом смысле этого слова. Поэтому где-то к началу второй минуты боя самые активные, техничные и опасные «воспитатели» оказываются на земле с травмами, не позволяющими активно шевелиться, а в глазах четверки последних оппонентов появляется страх. Тем не менее, останавливаться или понижать жесткость контратак я даже не думаю, прекрасно понимая, что не смогу не спать сутками напролет, а желающих помесить сладко сопящее тело в этом учебном заведении еще слишком много. В результате двух любителей помахать арматурой «награждаю» почти одинаковыми переломами верхних конечностей, огненно-рыжему доходяге с лицом, смахивающем на мордочку крысы, размахивающему заточкой, ломаю колено, а рванувшего куда подальше мордастика моего возраста быстренько догоняю. И ударом голени под икроножную мышцу выношу малую берцовую кость.