Всадник. Легенда Сонной Лощины
Шрифт:
Взгляд ее стал жестче.
– Этот старый ублюдок. Чтоб ему сдохнуть и отправиться к дьяволу, там ему самое место.
Я потрясенно уставилась на Катрину. Бабушка никогда так не выражалась. Бром – да. Но не Катрина.
Увидев мой разинутый рот, она коротко рассмеялась:
– Поверь, Бен, если кто и заслуживает низвержения в ад, так это он.
– Бром сказал, что Шулер – отец моей матери?
В конце предложения я поставила вопросительный знак, поскольку все еще надеялась, что это окажется неправдой.
– И ты удивляешься, отчего мы никогда тебе этого не говорили. Что ж, ты с ним встретилась. Захотелось тебе, чтобы он был твоим дедом?
– Нет, – выпалила я так быстро, что Катрина вновь рассмеялась.
– Даже до того, что случилось с Бендиксом и Фенной, мы не хотели подпускать его
– У меня от него мурашки ползли по спине.
– Как и у всех прочих. Полагаю, даже его жена чувствовала то же самое, хоть она и продержалась достаточно долго, чтобы родить Фенну, а потом умерла.
Значит, он соврал. Сказал мне, что его жена умерла от горя, когда клудде забрал Фенну. Значит, нельзя верить ни единому его слову. Но чего же он хотел от меня, если собирался только кормить меня баснями?
– Даже Фенна немного боялась его. Она мало рассказывала о своей жизни с отцом, но у меня создалось впечатление, что Шулер де Яагер не был идеальным родителем.
Катрина снова умолкла, погрузившись в размышления.
– Но что случилось с моим отцом? Я не понимаю, как Шулер де Яагер может быть виновен в его смерти, если мой отец погиб как Кристоффель. Если его убил… – я чуть не сказала «клудде», но решила не использовать словцо Шулера, – тот лесной монстр.
– Ты должна понять своего отца. Он был совсем как Бром. И как ты. Бендикс не мог просто ждать. Он хотел что-то делать. Ему нужно было что-то делать. Не мог он сидеть у постели своей жены и дочери и смотреть, как они чахнут. Шулер знал это. И сыграл на характере Бендикса.
Катрина вздохнула. В уголках ее глаз затаилось горе. Печаль, которую она по большей части скрывала – словно не позволяя себе чувствовать ее.
– Бром ненавидел визиты Шулера, всегда пытался не допустить их, если мог, но дочь этого человека болела, и он чувствовал, что должен позволить Шулеру повидаться с ней. В сущности, Шулер сам настоял, а Бром так тревожился, что предположил, будто и старик чувствует то же самое. Но Шулер де Яагер явился сюда не для того, чтобы помолиться за дочь и внучку. Не для того, чтобы пожать нам руки и обменяться словами утешения. Он пришел, чтобы нашептать кое-что Бендиксу и, с учетом исхода, могу предположить, что Шулер изначально желал зла нашему сыну.
Катрина надолго замолчала, а я изо всех сил сдерживалась, чтобы не взвыть: «Но что же сказал Шулер де Яагер?», поскольку знала, что она и сама до этого доберется, а если я проявлю сейчас нетерпение, ома может вообще отказаться рассказывать дальше.
– Он, кажется, вообще не заметил ни Фенны, ни тебя, если уж на то пошло. Он провел у вас всего несколько секунд, прежде чем снова выйти, и хотя никто из нас не входил в комнату вместе с ним, не могу и представить, чтобы Шулер проронил хоть слезинку от горя. Затем он попросил разрешения побеседовать с Бендиксом наедине, и мы вновь ему разрешили, поскольку считали вполне естественным, что тестю Бендикса есть о чем поговорить сейчас с мужем своей дочери. Они прошли в кабинет Брома и пробыли там целый час – достаточно, чтобы мы с Бромом начали задаваться вопросом, о чем это они там толкуют. Когда они вышли, у Бендикса горели глаза, потухшие с тех пор, как вы с Фенной заболели, и этот огонек встревожил меня. Но настоящий ужас поселился в моем сердце при виде лица Шулера. Старик выглядел… удовлетворенным. Не думаю, что человек должен так выглядеть, когда его дочь сгорает в лихорадке, не осознавая даже, где она. А он выглядел так, словно добился своего – и очень рад этому. Бром тоже обратил внимание на рожу этого типа, и как только Шулер де Яагер покинул наш дом, мы спросили Бендикса, в чем дело. Но Бендикс ничего не сказал, даже не намекнул на то, что же они обсуждали. А мы – ну, мы ничего не могли тут поделать. Бендикс был уже взрослым и имел право хранить свои дела в секрете, если ему того хотелось.
На следующий день вам с Фенной стало хуже. Много хуже. Ты уже не издавала ни звука, лежала очень тихо, и я иногда подносила ладонь к твоему носику, чтобы убедиться, что ты дышишь. А Фенна металась, и кричала, и дрожала так,
Я поднялась в спальню, умыться и отдохнуть. Стояла у умывальника возле окна, когда увидела, как кто-то выходит из дома через дверь кухни. Ночь была ясная, светила полная луна, и я узнала Бендикса. Более того, он пытался уйти украдкой. Я это сразу поняла. У него никогда не получалось сделать что-либо незаметно, даже когда он был мальчишкой. Дальше… Не знаю, что меня заставило. Я накинула самую темную свою шаль, старательно прикрыла волосы и выбежала за ним. Он ушел не слишком далеко – темный силуэт явно направлялся к дороге, тянущейся вдоль леса. Несколько раз Бендикс оглянулся, но меня, видимо, не заметил. Некоторое время я просто шла за ним, держась поодаль, но потом поняла, что веду себя глупо. Все-таки Бендикс – мой сын. Я его мать и имею право спросить его, куда это он отправился тайком после заката. И я окликнула его. Он был так напряжен, что чуть не подпрыгнул, услышав мой голос. Потом понял, что это я, и когда я приблизилась, закричал на меня, ругаясь, мол, зачем я пошла за ним. Бендикс всегда был очень сдержанным, и меня потрясло, что он заговорил со мной в таком тоне. Но я тоже рассердилась, а он никогда не умел толком противиться мне, когда я злилась, так что я вытянула из него все.
Мне жаль, что наши последние слова были гневными. Жаль, что я не сказала ему, как сильно его люблю.
Катрина говорила и плакала, а у меня просто сердце разрывалось. Я не хотела, чтобы она заново проходила через это, вновь переживала последние мгновения жизни своего сына. Однако я считала, что мне нужно знать – что я этого заслуживаю. Да, Бендикс был ее сыном, но он был и моим отцом, и всю жизнь мне говорили про него неправду.
Я обняла бабушку, крепко обняла, а она прижалась ко мне, продолжая плакать. Я никогда, никогда не видела, чтобы Катрина проявляла подобную слабость, и это испугало меня. Как будто Бендикс умер вчера, а не десять лет назад.
«Для нее, наверное, это всегда как вчера, – внезапно озарило меня. – Ну разве можно привыкнуть к потере ребенка? Хотя Шулер де Яагер, кажется, не слишком-то скорбит о потере своего».
При этой мысли меня охватила ярость.
Через некоторое время Катрина взяла себя в руки, жестом предложила мне сесть в кресло напротив и повела рассказ дальше, так, словно он и не прерывался.
– Бендикс рассказал, что Шулер де Яагер поведал ему о некоем существе, которое живет в лесах – там, где кончается тропа, там, куда не ходит никто из Сонной Лощины. Шулер сказал Бендиксу, что если тот пойдет к существу и… – голос омы сорвался, но она собралась и продолжила: – …Принесет себя в жертву, существо исцелит Фенну, и тебя, и, собственно, всех в городке. Существо способно остановить лихорадку, сказал Шулер, если кто-то отважный и честный отдаст свою жизнь за других.
Ради Фенны, ради тебя Бендикс готов был на все. Он очень любил вас и хотел действовать. Хотел чувствовать, что способен решить проблему. Бендикс не стал нам ничего говорить, поскольку знал, что мы воспротивимся, а он уже все решил. Если бы я не заметила, как сын выскальзывает из дома, то уже никогда не увидела бы его. Он исчез бы в лесу, исчез без следа.
– Но почему? – взорвалась я. – Как он мог поверить хоть чему-то из сказанного этим Шулером де Яагером? Ведь Шулер просто послал моего отца на смерть – по каким-то там своим причинам! Где доказательства, что он желал чего-то иного?