Всадники бури

Романо Мартин

Ассинджа говорила очень тихо почти шепотом и будто бы упивалась торжественностью собственных слов. Между тем Зулгайена слова эти оскорбили. Как, наверное, почти всякий мужчина, в душе он считал всех женщин созданиями демонов, а их поклонение богам правого толка — мнимым.

— Молчи, Ассинджа! — в смешении гнева и какого-то безотчетного суеверного страха воскликнул полководец. — Негоже говорить женщине такие речи! Это богохульство!

— Нет же! — горячо возразила ему жена. — В моих словах не было и доли насмешки. Клянусь тебе!..

Клянусь богом!

— Богом?! — усмехнулся Зулгайен. — Каким же?! Эрликом?! Таримом?! В самом деле: каким?!

Ассинджа отпрянула от мужа, точно от прокаженного. Но ее огромные карие глаза глядели на него умоляюще.

— А ведь… — тихо произнесла она, — что Эрлик, что твой Тарим — огненные Божества. Законы и того, и другого одинаково суровы и справедливы… — Голос Ассинджи звучал все более решительно. — Да, жрецы Эрлика ведут себя недостойно. Их губит алчность. Но разве жрецы Тарима не поддавались тем же слабостям?! Разве были они так уж безгрешны?!

— Молчи, Ассинджа! Молчи! — останавливал ее Зулгайен. Он смертельно побледнел и не находил в себе сил пошевелиться, будто слова жены парализовали его. Да, его — воина! Воистину, женщины были созданиями демонов!

— Ты же знаешь, — с дерзкой невозмутимостью продолжала Ассинджа, — за что в свое время разгневался на жречество Тарима правитель Оскавиот?! Надо сказать, служители Эрлика верно идут по следам своих изгнанных предшественников. Нынешний правитель только слишком слаб, чтобы противостоять им, как когда-то Оскавиот!

— Не ты ли всего миг назад утверждала, что готова поклоняться Тариму?! — с сомнением глядя на жену, спросил Зулгайен.

— Да, — улыбаясь, ответила Ассинджа. — Но вовсе не потому, что считаю, будто твой Тарим в чем-то превосходит Эрлика, и что намерена отречься от того. Нет! Просто я совершенно уверена в том, что Эрлик — это всего-навсего некогда переименованный Тарим. И нет разницы, какое имя произносить, обращаясь к своему единственному богу!

Зулгайен оторопело слушал жену. В душе он не мог не согласиться с ее горячими словами. И правда, чем Эрлик отличался от Тарима?!

— Только именем! Да, может быть, еще некоторыми совсем незначительными обрядами. Но признаться в этом здесь, в святилище Тарима, было бы просто невежливо по отношению к жрецам и, тем более, по отношению к воспитавшему его Гердану.

При мысли о своем учителе, Зулгайен вдруг почувствовал тупую мучительную боль в груди. Смерть Гердана сильно потрясла его. Он не торопился рассказывать Ассиндже о внезапной кончине верховного жреца вовсе не только потому, что не хотел омрачать этим известием их встречу, но и потому еще, что просто… не находил в себе для этого сил.

— Что-то не так, любимый?! — тревожно вглядываясь в лицо мужа, спросила проницательная Ассинджа. Ты так бледен и… — она почему-то не договорила, будто опасалась, что может чем-то обидеть Зулгайена, хотя, конечно же, и сама не понимала, чем именно.

— Нет, все в порядке, — не

очень решительно произнес он. Потом задумался на несколько мгновений и, отчаянно встряхнув головой, громко сказал: — Ты права! Глупо с моей стороны пытаться скрыть от тебя это… В конце концов…

— Да, что же случилось?! — в нетерпении воскликнула Ассинджа. — Говори же, Зулгайен! Прошу, не мучай меня напрасными тревожными догадками!

Зулгайен внимательно посмотрел на жену. Не в силах выдержать его обжигающий взгляд, Ассинджа невольно опустила глаза.

— Гердан мертв, — тихо, почти шепотом сказал Зулгайен.

— Мертв?! — медленно поднимая к мужу глаза, повторила Ассинджа. От волнения ее голос дрожал. — Нет же! Этого не может быть! — Ее тонкие пальцы вцепились в края мужниной одежды и нервно теребили их. — Я было у него всего три часа назад… — Ассинджа задумалась. А потом с прежней горячностью продолжала: — Гердан нездоров, Да! Но он… как будто идет на поправку.

— Гердан умер, Ассинджа, — убежденно повторил Зулгайен. И его тон был пугающе холодным и безучастным. — Я собственными глазами видел, как его била смертельная судорога. Никогда не мог поверить, что это однажды случится…

— И… он действительно мертв, — тихо произнесла Ассинджа. Она не спрашивала, просто — будто себе самой — говорила. Ее лицо прояснилось. — Когда это случилось?!

— Чуть более часа назад, — ответил Зулгайен. Большие карие глаза Ассинджи наполнились слезами.

— Мне трудно поверить этому, — сказала она. — Конечно, я не слишком хорошо была знакома с ним… с Герданом, — Ассинджа тихонько всхлипнула. — Только ведь это не важно! Он был так великодушен ко мне. Искренне любил тебя. Гордился тобой. Он… — ее голос вдруг сорвался до отчаянного вскрика. Ассинджа разразилась безудержным рыданием.

Зулгайен крепко обнял жену.

— Успокойся, любимая! Успокойся! — ласково шептал он. — Знаешь?! А ведь последнее, что успел мне перед смертью сказать Гердан. Это то, что ты здесь. В храме.

Ассинджа подняла голову. Ее влажное от слез лицо озарила улыбка.

— Он был очень добр. — прошептала она. И еще теснее прижалась к широкой груди мужа. Зулгайен упоенно целовал ее мягкие шелковистые волосы.

— Но что же за недуг сломил Гердана?! Безжалостно порвал нить его жизни?! — с возрастающим волнением в голосе спросила Ассинджа. — Знаешь ли ты?!

Зулгайен невольно вздрогнул. Выпрямился. И, не глядя на жену, тихо сказал:

— В его смерти повинны косальские ведьмы! — В голосе Зулгайена слышались отчаяние и гнев. Будто бы, только упомянув служительниц Дианирина, полководец бросил им вызов.

— Косальские ведьмы, — с недоверием повторила Ассинджа. Она испытующе глядела на мужа сквозь узкие щелки прищуренных глаз. — Мне кажется, что эти твои… ведьмы свели тебя с ума. Во всем тебе мерещится их вмешательство. И в похищении вендийской принцессы, и в смерти Гердана… Опомнись же, Зулгайен!