Всадники Одина Цена человечности

Соколова Соня

Взгляд ее поднялся от ступней на совершенные, идеальные чресла, лишенные, однако, мужской сути. Безумное подозрение закралось к ней в голову.

– Ты... Локи... Ты...

– Чшшш... дитя... Мы все таковы...

– Поэтому Боги и убивают в нас жизнь? ...Вы сами не можете и забираете ее у других... Вот почему все возвращаются пустыми?

Еще один бесшумный шаг. Кровать прогнулась и жалобно скрипнула под его весом.

– Чшшш... Молчи, дитя...

Он легонько коснулся ее трепетавшего от страха тела. Провел рукой по волосам. Она поняла. Она слышала, что иногда Боги приходят к смертным, не забирают к себе, просто приходят и приносят… сладость. А потом рождаются великие герои: Брунгильда,

Сигурд, Скандерберг... Она подчинилась. Сама или поддавшись чужой воле – было уже не важно. Руки ее потянулись к шнуровке на штанах. Вскоре она оказалась без одежды. Такая же нагая, как и Он. Она и ее Бог...

– Ты любишь меня, дитя?.. – Снова легкое касание, на этот раз рука прошлась по груди, нежно обрисовав контуры, и замерла. Ее тело ответило на ласку, зазвенело, запело трепетной струной. Дыхание перехватило. Она не хотела, чтобы Локи убирал руки.

– Да.

– Ты веришь в меня, дитя? – Он нагнулся к ее лицу. Такой близкий, такой красивый. Такой, что дышать получалось через раз и приятно кружилась голова. Она видела каждую черточку Его совершенства. Длинные, вздымающиеся надо лбом, рыжие брови. Точеный тонкий нос, крылья которого трепетали, как легкие крылья бабочки. Мягкие, бархатные губы. И нежные, едва заметные щели по бокам горла. Из них вырывался теплый ароматный дух. И от того голова кружилась еще сильнее. Люди такими не бывают. Даже йольфы не бывают. Он – Бог.

Он гладил ее своими сильными шестипалыми руками. Руками Бога. И она разгоралась вслед его прикосновениям.

– Да, – с сильным запозданием ответила она.

Тонкие, нежные пальцы уверенно скользнули вниз, между ног. Она невольно подалась вперед. Рука осторожно и ритмично задвигалась. В горле пересохло. Это… Ей хотелось кричать.

– На что ты готова, дитя? На что ты готова ради меня?

У нее вырвался лишь невнятный стон. Перед глазами плыло. Она зажмурилась. Крепко-крепко. В воздухе сильнее запахло цветами. По телу прокатилась крупная дрожь и сосредоточилась тугим, тяжелым комом где-то пониже пупка.

– На... На все... – наконец, выдохнула она.

Тана сейчас не понимала, ни где она находится, ни что происходит, ни чего она хочет. Вдруг рука исчезла, и стало холодно и пусто. Она приоткрыла веки и встретилась с Ним взглядом. Горящие зеленые глаза пугали и притягивали. Он... Он улыбался... Странно, непривычно, загадочно.

– Ты будешь послушной, дитя? – Он легко раздвинул ей ноги, устроившись между ними.

В ее душе снова начал зарождаться страх. Коротко вскрикнула, почувствовав тонкую резкую боль, стилетом пронзившую ее насквозь. Ей вдруг захотелось вырваться. Бежать, куда глаза глядят. Она неуклюже дернулась. Но щели на шее Локи снова затрепетали, обдавая ее цветочным ароматом. В голове снова помутилось, вернулось сбитое дыхание и дрожь. Он начал двигаться. Сначала медленно, почти лениво. Потом все быстрее и быстрее, наращивая бешеную, сумасшедшую скорость. Боль ушла. Казалось, затаилась на время... Осталось лишь чистое, незамутненное удовольствие с горчинкой… утраты.

– Да!.. – выкрикнула она, погружаясь в дурманящую, пульсирующую пустоту.

– Ты убьешь, дитя... Убьешь, и я верну тебе Ее!..

Тана увидела образы. Она увидела образы у себя в голове... И теперь она знала, ЧТО должна сделать, чтобы заслужить прощение.

Примечания

Всеобщая Смута[1] – череда двух десятков глобальных межрасовых войн, длившаяся с 3474 по 3202 гг до Принятия Стандарта, далее «п.с.».

ЧАСТЬ III. АСГАРД.

Глава 1. Бегущий по гребню волны

Время идет быстро. Не успела Дрина толком привыкнуть

к их новым с Ларсом друзьям — они надумали уезжать. Все вместе. Так быстро год пролетел! У-у-у! Ларс сказал, что они больше не вернутся. Что они поплыли домой. Как это, домой?.. Тана ведь ушла из дома. Она вернется обратно в Бенгт? А ведь они с Ларсом там бывают. Часто бывают! Или… Нет-нет-нет! Дрина не хочет жить в Диадеме всегда. Это грустно! Тут хорошо. Но надо лучше. Интереснее! Это противный Визирь. Все из-за него. И ведь не убежать. Она-то может выбраться в город, нырк на корабль – и только ее и видели. А Ларс… Нет, она его никогда не бросит. Никогда-никогда! Даже если придется остаться тут.

По Тане она будет скучать. По братьям… М-м-м. По Яну! Одуван – гадкий! И грубый. Вот бы он уехал, а Ян с Таной остались. Они же муж и жена. Зачем им Одуван? Он дурак и все портит. У-у-у!

Эх, ладно. Зато у нее появился новый друг! Рамиль Эр… Эр… Эр… Нет, просто Рамиль! А то пока скажешь полное имя, язык об зубы весь переломаешь! Рамиль хороший, но грустный тока. Яна боится. Прям шарахается. Ян его обидел? Дрина спрашивала, а он ка-а-ак заплачет!..

Иногда с ним весело! В догоняшки играть, в салки, прятки!.. Они светлунов ловили! Дразнили их. Они та-а-ак смешно верещат. Потрясают маленькими кулачками и грозятся покусать. Летают кругами, дергают за волосы и прячутся в розовых кустах. А они с Рамилем их ищут, шерстят в розах, а те колются. В смысле кусты, а не светлуны. Потом вдруг раз – Рамиль опять плачет. Убегает, забивается в уголок и рыдает. Дрина его жалеет, а он все равно плачет. Ларс сказал, что это пройдет. Что это шок. Но что-то долго шок продолжается…

В порту Дрина не бывала. В этом. Ларс не разрешал ей ходить в город. Совсем. Только сегодня взял с собой. Порт большущий! Белый-белый. А море – серое. Грустное. Мутное. Как настроение. И людей полно. Идут, ругаются!.. Дрина забыла, как это — толпа. Лучше б совсем забыла.

Кораблей – море! На море. И инг’тайцев, и северян, и вольников. Приходят и уходят. Приходят и уходят… А ей нельзя.

– Ты подозрительно тихая. Болит что? – потрепал ее по макушке Ларсен.

Дрина наморщила носик:

— Нет. Мне процта груцна.

— Будешь скучать по ним?

– Буду.

– Я тоже.

Они приехали на большом тируне! Все вместе. Слезли, пошли к причалу. Туда приплывет лодка. Чтобы забрать Тану и братьев на корабль. Совсем скоро.

Ларс держал Дрину за руку, чтобы она не потерялась. Еще с ними пошли стражники. Потому что опасно. Почему опасно – Дрина не знала. Зато их с Ларсом не толкали. Почти. Какой-то мерзкий дядька сумел отдавить ей ножку. И даже не обернулся. Не извинился. Но ничего… Дрина его запомнила.

Белые плиты – грязные. Заплеванные и затоптанные. В желтых и коричневых подтеках, а кое-где — даже в бурых, кровяных. А ведь каждое утро и вечер половые вычищают плиты до блеска. Если вдруг не могут — получают по двадцать плетей. Дрина знала. Ей Ларс рассказывал.

Тана была тихая. Грустная. Бледная. Она сторонилась Яна, сторонилась Йорга. Но им-то все равно: они же помирились. Не отходят друг от друга. Ни на шаг. Как она от Ларса.

– - Думаю, друзья мои, это конец нашего совместного путешествия, – тихо сказал Ларс.Он нарядился по случаю в темно-синий свободный тунук и под ним желтый капун. Ларсен не любил местную одежку, поэтому просил дворцовых портных шить ему северную. А еще он намотал белый шелковый шарф. Тонкий-тонкий. Как раз в жару носить. Ларсен прятал шею. Дрина видела ночью – там синяки. Шесть страшных, черных отпечатков. Как от лапы чудовища. Он не сказал, откуда они. Дрина волновалась. Так волновалась, что пошла прощаться с друзьями в ярком оранжевом платьице. Как на праздник. Глупая Дрина!..