Все больны, всем лечиться
Шрифт:
8. Щипальщик
Я слышу твоё дыхание, Траст. Я стою у тебя за спиной, Траст. Обернись, мой приз.
Даагаст, я смотрю в его испуганные глаза. Я не могу, не хочу касаться его сейчас. Пусть он станет смелым, пусть станет хитрым – но не таким. Нет, таким я его не возьму.
Не заставляй меня, мой повелитель.
9. Траст
На Вороньей горе жили вороны. Когда я, оказавшись в предгорье, попытался отличить
Может, если существуют силы, желающие моей смерти, то существуют и те, что могут меня спасти?
Я взобрался на горку часа через три. Оказалось, что её окружают болота, а склоны усеяны острым камнем, и на порог неказистого каменного дома я ступил с разодранными в кровь коленями и локтями, с саднящими ладонями и разбитой губой (неуклюже упал прямо на выводок камней, когда под ноги попал пучок мокрой травы).
На звонок никто не ответил, тогда я что было силы замолотил в дверь кулаком.
– Какого дьявола надо? – спросили из-за двери.
Стояла она там, что ли, пока я звонил?
– Совет нужен, – ответил я. – Плачу налом.
Дверь заскрипела.
Ведьма оказалась нестарой ещё, укутанной в двести платков женщиной.
– Что-то мне твоё лицо кажется знакомым, – сказала она, приглашая меня в крошечную гостиную. – Как тебя зовут?
– Траст Боген.
Она даже как будто вздрогнула.
– Смелый ты человек, Траст, раз пришёл ко мне. Не боишься, что я тебя кухонным ножом покромсаю?
– Я больше боюсь щипальщиков Даагаста, чем тебя, ведьма.
Лицо женщины застыло.
– Щипальщиков, ты сказал?
– Один из них идёт по моим пятам, – кивнул я. – Знаешь, как оторваться от него?
– От этих не оторвёшься, – она покачала головой. – Разве что станешь последним трусом на земле.
– В каком смысле?
– Есть у тебя деньги?
– Есть немного. Но ведь от них нельзя откупиться.
– Нельзя. Это для меня. Давай плати, а я взамен расскажу, что тебе светит.
Я заплатил ей, и тогда она сказала:
– Щипальщики ненавидят трусливых. Они до тех пор не запустят в тебя свои когти, пока ты будешь скулить, пока ты будешь валяться в их ногах и вымаливать прощения. Они не тронут тебя, пока не убедятся, что ты достаточно смел для смерти, и тогда съедят тебя, если Даагаст позволит, а душу утащат ему. Это не будет быстрая смерть, Траст, как не скоро забудется твоё предательство.
– Значит, мне остаётся только быть жалким червём?
– И даже ещё хуже.
– Как долго можно бегать от них?
– Всю жизнь, Траст. Всю оставшуюся жизнь.
10. Щипальщик
Отлично,
Пусть это состояние продлится подольше.
Я стою на Вороньей горе, смотрю в окно, за которым Траст Боген пытается спастись от меня, смотрю на ведьму, которая ни разу не наколдовала что-то путное, и в сердце моём рождается что-то вроде удовольствия. Это большая честь – быть воспринятым всерьёз.
11. Траст
Я сел в автобус, что ходил вдоль побережья, и доехал до самого предпустынья. Пустыню я пересёк на поезде. Я чувствовал присутствие щипальщика, но не понимал, почему он не нападает. Разве я боюсь его сейчас? Нет.
Просыпаясь на последних километрах пути, я понял, почему.
Не щипальщика я боюсь. Меня страшит Даагаст.
Щипальщик съест тело, но Даагаст съест душу. Что дороже мне – тело или душа? Даже предатель знает правильный ответ.
12. Щипальщик
Правильно, мой мальчик, ты должен бояться моего повелителя. Я сижу рядом с тобой, я чувствую запах твоего тела, но прикоснуться к тебе я не могу. Не хочу. Страх окутывает тебя на манер фантика, и этот фантик противен мне.
Ты вспоминаешь тех, кого обманул. Хорошенькую женщину с месячным ребёнком на руках, её престарелого отца, пса, что никогда на тебя не лаял, своего бывшего друга, что собирался жениться на женщине и не смог, потому что ты её – их всех – предал. Во сколько они обошлись тебе, Траст? Десять тысяч? Сто?
Они обошлись тебе в одного Даагаста.
13. Траст
Я перестал считать машины, автобусы, поезда, самолёты. Мир был слишком большим для меня ещё неделю назад, теперь он оказался тесен, в нём стало нечем дышать. Остановившись на ночь в каком-то дремучем, а потому не очень дорогом отеле, я проспал часов одиннадцать, не меньше, а проснулся от того, что мне приснилась Лисабет.
Она ничего не говорила. Просто смотрела на меня, лежащего на кровати заброшенного отеля, и молчала. Сына при ней не было.
Я смотрел на неё, как не смотрел никогда. Смотрел не только глазами, но кожей. Мне даже показалось, что я на мгновение проснулся и увидел её воочию, но сон был до того тягуч, что окончательно выпасть из него мне не удалось. Я не мог пошевелиться, не мог вздохнуть, а потом оказалось, что отвести глаза я тоже не могу. Поэтому я только смотрел на Лисабет, а она – на меня, и воздух был душен, а ночь – слишком темна, и когда мне невмоготу стало выносить её взгляд, я беззвучно заорал.