Все будет хорошо

Икрамов Камил Акмалевич

Вскоре она сама заговорила о Дильбар.

— Узнала я про твою лаборантку. Ты знаешь, что она собиралась замуж, но у нее ничего не вышло?

— Знаю, — сказал Эркин. — Она говорила.

— Родители вначале очень переживали, — сказала мать. — Тот мальчик теперь женится, и мы приглашены на свадьбу. Его сестра Мухабат бывшую невесту не хвалит. Ты попроси Азима Рахимовича, чтобы ее от тебя перевели.

— Попроси! — язвительно сказал Эркин. — Его надо просить, чтобы он меня перевел в лаборанты. Он меня уволить хочет.

То, что Эркин не мог выговорить отцу, он вынужден был подробно рассказать матери.

Вечером

в их гостиной появилась Муха. Она принадлежала к тому немногочисленному разряду узбекских женщин, которых в добропорядочных семьях не слишком жалуют. О чем мать говорила с Мухой, Эркин мог лишь догадываться. Часов в десять мать попросила Эркина отвезти гостью домой.

Ей было сильно за тридцать, и никакая косметика не могла скрыть дряблой кожи и одутловатости лица. Вообще косметика в Ташкенте в середине лета мало способствует красоте.

В машине Муха сразу закурила, затянулась с облегчением и жадностью.

— Эта девочка не для тебя, — сказала она, выпустив из округленных губ длинную струю дыма. Родители ловко скрыли от нее цель своих расспросов. — Она себе на уме. Ей нужен человек постарше, с положением. Ей доктор наук нужен с солидным багажом, лучше всего привезенным из-за границы. Знаешь, в каких больших чемоданах возят багаж из-за границы.

Эркин рассмеялся, Муха ему начинала нравиться. В ее помятости и поношенности была какая-то привлекательность. Плохо, что появляться с ней на людях будет неловко.

— Кофры, — сказал Эркин. — Такие большие чемоданы называют кофрами.

— Знаю, — кивнула Муха. Она все знала в этой жизни и не понимала, почему ей так не везет. Никто из ее сверстниц, бывших подруг по школе и университету, не чувствовал так приближения старости. Она знала и это.

— Может быть, зайдешь? — спросила она, когда машина остановилась у хорошего кооперативного дома. — Выпьем кофе, у меня кое-что найдется в холодильнике.

Приятели у Мухи были самые разные, но все больше люди в возрасте, любившие хорошо выпить и закусить. Были женатые, были разведенные, все почему-то крупные, отяжелевшие. Мальчик ей нравился.

— Я живу одна, — сказала Муха, хотя это и так было ясно.

— Я лучше запишу телефон. Позвоню обязательно.

— Как знаешь, — пожала плечами женщина. — Тебе видней.

Когда он вернулся домой, у их подъезда стояла неотложка, в квартире пахло лекарствами.

Отец лежал в спальне на спине, врач укладывала в чемоданчик тонометр.

— Видишь, до чего довела твоя глупость, — сказала мать.

Азим Рахимович полдня заседал на юбилейной конференции в Академии, вечером предстояло не меньше времени высидеть на загородном банкете. Пожалуй, из всех обязанностей, вытекающих из все еще непривычного высокого положения, всенепременное присутствие на торжествах было самым обременительным. Требовалась особая привычка к длительному бездействию и безмыслию. Другие как-то приспосабливались; то ли умели думать о своем, то ли вовсе ни о чем не думали, а он с досадой констатировал, что не может отключиться от слышимого, все пропускал через себя, отмечал нелепости, противоречия, оговорки, пустословие. Сидящие в зале могли украдкой просматривать принесенные с собой бумаги, читали журналы, перебрасывались между собой репликами, иногда с озабоченным видом спешно выходили за дверь и решали свои дела в коридорах и фойе. Азим Рахимович сидел в президиуме на виду у всех.

Тут не то что поговорить или почитать, тут даже выражение собственного лица надобно было контролировать.

В перерыве он сбежал, как студентом сбегал со скучных лекций, и, как в давние времена, ждал упреков.

В свой институт он влетел с радостным чувством высвобождения, весело поздоровался с Мирой Давыдовной, кивнул на разноцветные телефоны:

— Ничего срочного не было?

— Только это, — секретарша протянула ему несколько библиотечных карточек с впечатанными туда сообщениями о звонках и визитах.

В кабинете жалюзи опущены, кондиционер гудит на максимуме. Как он и ожидал, ничего экстраординарного карточки не сообщили, все, кто мог позвонить «сверху», сидели вместе с ним в президиуме. Лишь две карточки остановили внимание: «Звонила Ваша супруга, просила передать, что профессора Махмудова положили в стационар». И еще: «Звонил Эркин Махмудов, просил отложить встречу в связи с болезнью отца».

Азим Рахимович все эти дни намеренно отгонял от себя мысли, связанные с Эркином. Конечно, по неписаному ритуалу отношений он, возможно, должен был вначале поговорить с Ильясом Махмудовичем. Не то чтобы он не знал этого раньше, просто предполагал, что сын найдет более верные слова, сам все объяснит отцу. «А что, если в этой надежде скрывалась собственная моя трусость?» — подумалось Азиму Рахимовичу.

Он вышел в приемную.

— Мира Давыдовна, вы обедали?

— Да, спасибо, — она поняла это по-своему. — Я обычно не отлучаюсь, обедаю здесь. У меня диета.

— Не смогли бы вы пригласить ко мне Дильбар Мирзабаеву?

Диля вошла в кабинет, предполагая, что разговор будет опять о летающем лягане. Была и еще одна догадка. В последние дни, пользуясь отсутствием Эркина, она работала на машине для Сережи и Бахтияра. Ребята обещали, что поставят вопрос о ее переводе в свою лабораторию. Вот бы про это заговорил директор.

Он усадил ее возле своего большого стола.

— Хотите пить? — он достал из холодильника бутылку минеральной воды, налил ей и себе.

— Спасибо, Азим Рахимович, — она отпила глоток и поставила стакан.

— Вы довольны работой?

— Да, Азим Рахимович. Очень. Особенно в последнее время.

— Вы теперь считаете для Бахтияра?

Оказывается, он знал про это. Что ж, прекрасно. Может быть, сейчас и решится вопрос о переводе. Но директор заговорил о другом.

— Скажите, что у вас произошло с Махмудовым? Вы поссорились? Из-за чего?

Три вопроса подряд требовали точного ответа. Диля заколебалась. Ни одному человеку она не говорила о том, что произошло в горах. Ни одному. Даже намеком. Вряд ли, думала она, и Эркин станет об этом болтать. Не в его пользу. А вдруг он наврал что-нибудь.

— Вы же знаете, Азим Рахимович. Мы разошлись во взглядах на рассказ Бободжана-ата Батырбекова. Может, это считается ссорой. Он оказался в невыгодном положении, он знал, что вы категорически не верите в НЛО, а я не знала. Кроме того, Батырбеков употреблял много старых слов, и я его поняла лучше.

— А сами вы верите в летающие тарелки? — Азим Рахимович задал тот же вопрос, который слышал от Эркина.

Диля смутилась.

— Не могу ответить. Тут столько всякого говорят… Иногда хочется верить, что они есть. И почему-то не страшно.