Все будет хорошо
Шрифт:
Она сидела, положив руки на колени, и вдруг напряглась, ожидая, вопроса вроде: «Вы не собираетесь замуж?» Или: «У вас есть жених?»
Беспокойство оказалось напрасным.
— Значит, вы утверждаете, что ничего особенного между вами и Эркином не произошло, никто никого не обидел? — Азим Рахимович смотрел на девушку, и она нравилась ему все больше.
— Во всяком случае, я на него не обижаюсь и считаю, что он не должен на меня обижаться. Я всю работу по его диссертации сделала, как могла. Не все сошлось, но я старалась.
«Если бы у меня был сын, я бы женил его на Дильбар», —
Он отпустил Дилю и тут же продиктовал приказ о ее переводе в отдел солнечной энергетики и чистых металлов на должность старшей лаборантки. Теперь следовало бы задуматься об Эркине и его отце, но Азим Рахимович поспешно отогнал от себя эту мысль, она мешала работать.
До самого вечера он сидел над сметой внеплановых работ по солнечной энергетике. Смета была составлена жестко, каждый пункт ее обоснован и обсчитан скрупулезно, ибо итог выражался в семизначной сумме. В глубине души директор лишь мечтал, чтобы уложиться в эту цифру. В данном оптимальном решении смету предстояло утверждать с боями местного и всесоюзного значения. Время от времени директор заглядывал в пухлый том технико-экономических обоснований, не для того, чтобы проверить себя, а для того, чтобы убедиться, что там все изложено достаточно внятно и убедительно.
В половине шестого загудел зуммер переговорного устройства.
— Азим Рахимович, — услышал он голос секретарши. — Вы просили ни с кем не соединять, но по городскому звонит Аляутдин Сафарович. Говорит, срочно.
Он взял трубку. Заместитель по хозяйству в большом волнении сообщил, что магазин в институте открывать запрещают. Возражает отдел торговли. Не дают единицы.
В первый момент волнение заместителя по столь мелкому вопросу показалось смешным. О чем речь? О сотне рублей в месяц? Ну пусть не дают! Потом он спохватился. Магазин нужен сотрудникам, об этом говорили на профсоюзном собрании, и он обещал.
— Если сегодня на банкете увидите Джураева, поговорите с ним. От него зависит, — попросил Аляутдин Сафарович.
Вот зачем люди ходят на банкеты! Тут многое можно узнать и кое-что решить. Жаль только, что коэффициент полезно затраченного времени очень низок.
Насчет сроков рассмотрения сметы Азим Рахимович договорился где-то между восьмым и четырнадцатым тостом, а выбить единицу для торговой точки оказалось куда труднее. Джураев, от которого все зависело, сидел далеко, и к нему со всех сторон подходили самые разные люди.
Азим Рахимович мог бы удивиться тому, что на юбилейном банкете, посвященном одному из математиков далекого прошлого, присутствовал товарищ, ведающий торговлей в городском масштабе. Просто ни один банкет не обходился без этого малорослого, поджарого, похожего на дипломата немолодого уже человека с седой головой и лицом смуглым и чуть тронутым оспинами. Джураев мало ел и мало пил, к концу банкета выглядел так же свежо и подтянуто, как и вначале. Он выслушал Азима Рахимовича внимательно, хотя корректность его отдавала снисходительностью.
— Вообще-то так не делается. Нельзя допускать,
Легкость, с которой его ставили в положение — услуга за услугу, неприятно поразила Азима Рахимовича.
— Кто этот молодой человек? — спросил он.
— Эркин. Сын Ильяса Махмудовича. Мы женаты на сестрах.
Не зная, что ответить, Азим Рахимович медлил, и его тут же оттер от Джураева другой проситель, бородатый и толстый, не то архитектор, не то художник.
В субботу утром жена сказала ему:
— Нам необходимо навестить Ильяса Махмудовича.
— Сегодня? — Азим Рахимович почувствовал, как у него заныло под лопаткой. Он знал это ощущение. Пять лет назад врачи определили у него стенокардию. Сразу после защиты докторской. Именно тогда он бросил курить, по утрам занимался йогой, научился играть в теннис.
— Нет, — успокоила жена. — Но в ближайшие дни. Уже несколько человек намекали на это. Мы обязаны. Ведь он так много сделал для тебя.
— Надеюсь, ты понимаешь, что сейчас я не могу к нему ехать. Он не будет рад, наоборот. Отрицательные эмоции. И потом, разве к нему пускают? — с надеждой на отрицательный ответ спросил Азим Рахимович.
— Пускают. Я узнала. Это пока, слава богу, не инфаркт, обострение ишемической болезни, подскочило давление. Ему разрешают выходить в сад.
Два выходных дня прошли для Азима Рахимовича под знаком тягостных мыслей о предстоящем визите. Обычно именно в выходные дни ему удавалось поработать для себя. Он запирался в кабинете и анализировал эксперименты, выполненные за неделю, читал диссертации, писал отзывы, отвечал на деловые письма коллег. А тут не работалось, каждый еле слышный из кабинета телефонный звонок наполнял его ожиданием дурных вестей, под левой лопаткой болело все сильней, боль отдавала в руку, немели пальцы.
Давно не водилось в их доме валокардина, нитроглицерина, других сердечных средств, а говорить жене о забытой ими болезни он не хотел.
И в понедельник сердце болело не меньше. Он приехал в институт вовремя и отметил про себя, что желтой машины Эркина на стоянке нет.
Не торопясь шел директор к фонтану. Шел и посматривал в сторону ворот, Эркин так и не появился. Директор видел, как за зеркальным стеклом проходной поднялась длинная фигура вахтера, как медленно выдвинулась из стены и отделила институт от города алюминиевая решетка с символическими изображениями популярных физических чудес.
В приемной прямо против Миры Давыдовны со смиренным видом, уложив живот между колен, сидел Аляутдин Сафарович. По тому, как поспешно и подобострастно встал заместитель, как суетливо подхватил он с соседнего стула свою папку, Азим Рахимович понял, что тот готовит что-то не слишком приятное.
Предчувствие не обмануло. Аляутдин Сафарович положил на стол заявление с просьбой об освобождении от работы в связи с переходом в другой институт.
— Не обижайтесь, Азим Рахимович. Вы же сами хотели, чтобы я ушел.