Все, что дозволено небесами
Шрифт:
– Умно! – не удержалась Нора. – Рассказать самой, не дожидаясь, пока ты выяснишь все без ее подсказки, и тем самым завоевать твое доверие. Очень умно.
Он бросил на нее хмурый взгляд исподлобья.
– Думаешь, это был такой хитрый ход с ее стороны?
– А что же еще?
Тут Нора и узнала обо всем, что парочка обсуждала накануне, в «Кают-компании» и на Сельдяном мысу. Герман передал ей это чуть ли не дословно и, закончив, устремил на нее выжидательный взгляд.
Выглядел он, прямо скажем, не очень. Нездоровый блеск глаз, учащенное
– Герман… – Неожиданно для самой себя Нора обнаружила, что хочет коснуться его лица, но не может. – Ты нормально себя чувствуешь?
– Да. – Похоже, он удивился. – Почему ты спрашиваешь?
– У тебя вид человека, готового хлопнуться в обморок. Может, температура?
Он сердито фыркнул.
Вздохнув, Нора посмотрела за окно, где в густом кустарнике попискивали ночные птицы, и весь сад был залит серебристым светом звезд.
– Ты влюбился, Герман. В эту находчивую девушку с фотоаппаратом.
– Я думал, наоборот, она влюбилась в меня.
– Она уверяет, что приехала по поручению своего дядюшки с целью тебя соблазнить, но неожиданно для самой себя влюбилась и решила играть на твоей стороне? Ну, так это отличный ход. Смотри, какая я честная! Пыталась обмануть, но не смогла. Потому что ты оказался таким классным. Ты классный, я честная – так почему бы нет?… И ты повелся. – Нора опять вздохнула. – Вот оно, мужское тщеславие!
Прежде чем ответить, Герман смял окурок в пепельнице, сделал глоток из рюмки, откинулся на спинку кресла и посидел минут пять с закрытыми глазами. Он поступал так всякий раз, когда собирался сообщить неприятную новость и мысленно подбирал выражения.
– Она сказала правду, Нора. Я чувствую такие вещи.
– Язык тела?
– И это тоже.
– Тоже, – повторила она, мучаясь от сознания бесполезности любых доводов разума. – А что помимо этого?
– Ну, тебе же известно, что я умею различать правду и ложь.
Да, он действительно умел. И ей это было известно.
– И еще одно, – добавил он, закуривая очередную сигарету. – У меня создалось впечатление, что Литвак, посылая племянницу на дело, часть информации все-таки придержал. Он сказал, что если я захочу найти не замурованный вход в подземелье, то я его найду. Главное, чтобы я захотел. Дина уже сообщила ему о нашем знакомстве. Убедившись, что мы общаемся достаточно регулярно, он может дать подсказку, где искать этот вход.
Нора обдумала его слова.
– Значит, ты общаешься с ней ради информации?
– Нора, я не хочу врать. Общество этой девушки доставляет мне удовольствие. Но главное, что меня сейчас интересует, это информация о подземном комплексе. Информация, которая, возможно, есть у Литвака.
– Зачем тебе это, Герман? – Нора заглянула ему в лицо. – Ты хочешь спуститься туда еще раз?
– Да.
– Но ведь ты был там! И даже заходил в зал для посвящений.
– Там есть… – Он на мгновение запнулся. Глаза его блеснули, точно у хищника в ночи. – Там есть другие
– Послушай. – Она тоже немного помедлила, но все же решилась. – Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным… ну… хранить мне верность. Если эта Дина действительно тебе нужна, я могу освободить помещение.
Голос предательски задрожал, и она умолкла, хотя сказала далеко не все, что хотела сказать.
Герман замер с горящей сигаретой в руке.
– Что значит освободить помещение?
Нора натянуто улыбнулась.
– Собрать вещички и уйти. Вернуться на ферму.
– Это твой дом. С какой стати тебе уходить?
– Нет, Герман, – мягко произнесла Нора. – Это твой дом. Твой и твоего друга Леонида. Потому что он куплен и отремонтирован на ваши деньги. А я живу здесь только потому, что ты выбрал меня. Если бы ты выбрал другую, здесь жила бы другая. Понимаешь? Тот же дом, другая женщина.
Он покачал головой.
– Давай без глупостей, прошу тебя.
– Давай. – Нора встала, одернула футболку. – Какие у тебя планы на завтра?
– Мы с Диной договорились встретиться. Я буду писать ее портрет.
– Ты… что?
– Буду писать ее портрет. – Голос Германа звучал монотонно, как голос человека, который уже замучился повторять одно и то же. – Не делай из этого трагедию, ладно?
– Ладно.
Нора кивнула и на негнущихся ногах двинулась в обход стола к двери.
4
Он нанес на грунтованный картон последние мазки, тщательно вытер кисть, положил в коробку к остальным кистям и принялся оттирать заляпанные масляной краской руки.
– Все? – спросила Дина, наблюдая за тем, как он пропитывает растворителем белую хлопчатобумажную салфетку, которую выдала ему с утра Марго. Ожесточенно трет салфеткой пальцы, один за другим, и она покрывается разноцветными пятнами и разводами, точно смятая иллюстрация к сновидениям психотика. – Можно двигаться и разговаривать?
– Как будто до этого ты молчала.
Спрыгнув с большого пня, где сидела без малого три часа, Дина подошла, чтобы взглянуть на портрет.
С картины ей ответила взглядом юная демоница, окруженная зелеными языками пламени. То есть это была, разумеется, листва деревьев и кустарников, на фоне которых позировала Дина, но с легкой руки художника она превратилась в огонь. Хризолитовые блики отражались в глазах модели, плясали на прядях растрепанных волос.
Наклонившись к портрету, Дина вдохнула запах свежей масляной краски. Последние мазки еще поблескивали.
– Герман, ты гений!
Он скорчил гримасу.
– Я хороший художник, вот и все.
– Вот, значит, как ты меня видишь, – задумчиво произнесла она, отступив на шаг и не спуская глаз с картины.
Герман расстегнул рюкзак, достал оттуда пластиковую бутылку с водой, кусок мыла в целлофановом пакете, белое вафельное полотенце и протянул все это Дине.
– Полей мне на руки.