Всё, что нужно для счастья
Шрифт:
– Какой, к чёрту, автобус, Вер? Ты, вообще, слышишь, что говоришь?
У неё ведь не простуда! Не чирей на заднице, которым можно было бы объяснить её нежелание и дальше поваляться в нагретой постели. Она свешивает ноги на укрытый старым паласом пол и, отыскав под кроватью тапки, встаёт, нервно поправляя задравшуюся футболку.
– Боишься, что я прямо на пассажирском сиденье концы отдам? Ещё чего! Я, может, и больна, Вась, но нянчиться со мной, как с ребёнком точно не надо. По крайней мере не сейчас, когда мои мозги ещё не превратились в кисель! Всё, точка - переезжаю
Вот бараниха. Закатываю глаза к потолку, рычу на её упёртость и, наплевав на двадцать минут, проведённые у зеркала, безжалостно тру накрашенные глаза. В них будто песок насыпали. Горстями, при всём желании не проморгаешься.
– Вась, так лучше будет. Мы же не знаем, когда это случится. Может, мне повезёт и я ещё Соньку в первый класс отведу. Косички заплету, форму наглажу... Встану в первом ряду и буду высмаркиваться в платок, пока она вручает первой учительнице букет... Рак у меня будущее забрал, ваше я ему не отдам.
По коридору кто-то каталку везёт. Мы дёргаемся, одновременно оборачиваясь на дверь, и синхронно прикрываем рот ладошкой на чей-то громкий плач. Детский, похоже...
– Господи, Ленка Спиридонова...
– я продолжаю сидеть, а Вера уже выглядывает из нашего укрытия, позволяя гамму людских голосов проникнуть в палату. Пальцы сжимает в кулачок, когда лязг колесиков по плиточному полу становится в разы громче и пару минут стоит как приклеенная к дверному косяку. Мне страшно до ужаса, ведь плачет и впрямь ребёнок, а она спокойная...
– Ей всего тридцать шесть, Вась, - или мне это только кажется?
– Я с ней вчера вечером в карты играла...
– Вер, она...
– шепчу, не слишком-то рассчитывая, что сестра меня услышит, но стоит Вере заговорить окончательно теряю способность говорить.
– Похоже. Борька ревёт, её сын... Господи, это худший из моих кошмаров, чтоб Сонька...
Не договаривает. Даже на расстоянии в несколько шагов вижу, как её руки покрываются мурашками. Она зябко растирает плечи, отводит взгляд к столу, как и вчера, украшенному семейными снимками, и долго смотрит на улыбчивую девчушку в ярком оранжевом платье.
Вот и сошёл на нет Верин оптимизм... Да и был ли он? Скорее попытка казаться сильной, ведь кто-то из нас определённо должен был это делать - улыбаться, чтобы не затопить слезами эту чёртову палату.
– Теперь понимаешь, почему я не беру Соньку с собой?
Ёрзаю в кресле напрочь позабыв всё, что волновало меня ещё минуту назад, и лишь силой воли заставляю свои ладошки и дальше лежать на деревянном подлокотниках. Хочется уши заткнуть, чтобы не слышать чужих голосов, да только поздно: они ещё долго будут звенеть в голове, заставляя леденеть от бессилия.
– Вер, мне жаль, - встаю и на негнущихся ногах подхожу к убитой горем женщине, желая хоть как-то её поддержать. Знать бы ещё как... Пальцы трясутся и я цепляюсь за Веркины плечи, надеясь хоть так удержаться и не рассыпаться
– Вась, почему я?
– шепчет, а я немею, совсем неготовая к такому вопросу.
– Почему Лена? Ей бы ещё жить да жить... У неё сын только первый класс окончил! Господи! А я, может, и этого не увижу! Понимаешь? Не увижу, как она растёт...
Не дышу я. Себя жалела, Соню, даже плешивого кота Васю... А о её чувствах толком и не задумывалась. И теперь стыжусь, так сильно стыжусь своего эгоизма, что вряд ли смогу выдать что-то членораздельное. Я просто не знаю, что в таких случаях говорят... Не на судьбу же пенять.
– Вась, я тебе даже порой завидую, - сестра выбирается из моих объятий и, набрав полные щёки воздуха, отчаянно пытается побороть истерику. Носом шмыгает без остановки, пальцы сжимает в кулаки.
– Господи, будь я одна, мне определенно было бы легче! А так только о Соньке и думаю... Вась, как она без меня? Без материнской любви, такая крохотная... Как Борька без Лены? Они же малыши совсем!
И один из них сейчас громко рыдает в коридоре. Срываясь на визг, топая ногами и делая посетившее хоспис горе непереносимым. Я его не знаю совсем, а стоять на ногах не могу: сажусь прямо на пол и словно хмельная ползу к кровати, с трудом привалившись спиной к деревянной спинке. А следом и Вера, чтобы вновь обнять меня за талию и устроить голову на моих коленях. Мне бы её по волосам погладить, но меня сковал страх - так близко к смерти я ещё не была. Кажется, ей пропахлась даже моя одежда...
– Обещай, что никогда Соню не бросишь. И Мысли о Москве из головы выбрось!
– Не говори так, словно и ты собралась сегодня умирать...
– Нет, пообещай! Мне так будет спокойнее, - привстав на локте, смотрит прямо в глаза, а стоит мне кивнуть, с облегчением выдыхает.
– И Максим... Он же не откажется от неё?
– Мы сделаем всё, чтобы она была счастливой, - не знаю, как и что для этого надо, но я слово сдержу.
– Только это не значит, что ты теперь можешь выдохнуть и перестать бороться. Жизнь такая непредсказуемая, Вер...
– Уж я то, как никто, знаю насколько непредсказуемая, - утерев щёки краем футболки, сестра переворачивается на спину.
– Только в моём случае, сюрпризы в основном неприятные. Знаешь, как это страшно, знать, что скоро всё кончится? Эти капельницы, уколы, таблетки... Кто-то бледнеет, когда им выписывают витамины внутримышечно, а я боюсь, что меня перестанут колоть, смешно да?
Обхохочешься. Отвечаю ей такой же горькой ухмылкой, и продолжаю пялиться в стену. Вроде затихли все... Боря затих, но эта тишина не менее пугающая, чем предшествующий ей гам. В ней только о плохом думаешь: каково это, осознавать, что ты не увидишь, кем станет твой ребёнок? Врачом, адвокатом, учителем или художником? Знать, что в самые важные моменты его жизни тебя не окажется рядом? У меня своих нет, а от одной только мысли, сердце испуганно сжимается...