Всё, что нужно для счастья
Шрифт:
Поглядываю на свои наручные часы, устроившись у подоконника пока моя примолкшая жена расправляется с завтраком, и, сам того не замечая, нервно постукиваю пяткой по полу. Что мне этой Вере сказать? И как, вообще, заставить себя говорить спокойно, когда внутри каждый нерв буквально звенит от напряжения? Одно неверное слово и я взорвусь. Ещё и тест этот...
– Ты ешь, - чешу затылок, стыдливо отводя взгляд от уставшей женщины, ведь обсуждать с супругой днк экспертизу мало кому понравится, и резко отталкиваюсь от подоконника.
– А я пока с псом прогуляюсь. И в лабораторию заскочу.
Час иск, твою
Замираю, ожидая её одобрения, а она будто воды в рот набрала. Смотрит наверняка прямо в душу, пытаясь разобраться в царящем в ней хаосе, но, так и не сумев навести порядок, лишь еле заметно кивает.
К чертям всё, мне нужно подумать... Смелости набраться, что ли, перед тем как узнать правду. Правду, которая в любом случае кардинально изменит мою жизнь. Торопливо вышагиваю по шумной улице, удерживая поводок, что Макс так и норовит у меня вырвать, и мысленно составляю список. Если Соня моя, то можете поздравить: я пропустил колики, режущиеся зубы, ежемесячные походы в поликлинику, её первые слова, первые неуклюжие шаги, и вот контрольный - даже её первый день рождения. Разве что на выписке отметился: стоял в сторонке, вооружившись фотоаппаратом, и вот незадача, даже не удосужился заглянуть в ажурный конвертик... Знал бы, что имею прямое отношение к кричащему младенцу, наверняка не был бы таким равнодушным. Да и Васины родители разве позволили бы? Наверняка прямо там и прибили, если бы успели среагировать раньше, чем это сделала моя жена.
А если же нет, то по всем пунктам Васёне с сестрой не повезло: свинтила, толком и не попрощавшись, пропустила похороны матери, пять лет неизвестно чем занималась, а стоило заявиться обратно, перевернула её мир с ног на голову. И какого Васе будет это принять?
Вот влип. Тридцатник, а трясусь как школьник, принимая из рук администратора запечатанный конверт. Прячу его в карман и пулей ретируюсь из медицинского центра, до того потерянный, что пёс успевает пометить огромный вазон у двери.
– Молодой человек!
– а вот администраторша замечает, но слава богу не решается за мной бежать, а то в таком состоянии даже на каблуках это бы не составило для неё проблемы. И чем только Вася занималась, пока это ушастое чудовище само по себе росло у нее под носом? Ясно чем, работала, чтобы всему миру доказать, что она чего-то стоит.
– Засанец, - плюю ругательство, глядя в собачьи мендалевидные глаза, и, отойдя за угол, вновь достаю бумагу. Чего тянуть? Я этих результатов почти три недели ждал. На девочку лишний раз взглянуть боялся, вдруг как Вася увижу то, чего и в помине нет? Или есть?
Набираю полную грудь загазованного автомобилями воздуха и, грубо гаркнув на недовольного остановкой пса, аккуратно надрываю письмо с одной стороны. Пальцы мокрые от волнения, но своё дело делают. Трясуться только так сильно, что я долго не могу вникнуть в пляшущие перед взором буквы, раз за разом возвращаясь в начало текста. А когда понимаю, что тут не он важен, а строчка цифр в одной из граф, окончательно перестаю бороться с дрожью. Дурно мне,
– Закурить не найдётся?
– остановив одного из прохожих, достаю из протянутой пачки дешевую папиросу, киваю в знак благодарности и жадно затягиваюсь. Я ведь лет семь назад бросил...
– Твою мать!
– а сегодня можно, раз уж бутылки шампанского под рукой нет.
Вася
– Ты в ней дыру прожжёшь, - шиплю, замечая, что Некрасов уже в сотый раз пялится в зеркало заднего вида на Соньку, и прибавляю немного громкости на магнитоле.
– У неё не выросло третье ухо и на лбу не появился еще один глаз. Чего глазеть?
Можно подумать, эта бумажка что-то меняет... Такой же ребенок - улыбчивый, добродушный, уплетающий леденцы за просмотром мультика в детском кресле... Разве что теперь официально Некрасовкий.
И что мужики за народ? Хоть ты в грудь себя кулаками бей, доказывая, что твоя сестра не аферистка и такими вещами шутить не будет - ему хоть бы что. А стоило какому-то неизвестному лаборанту печать шлёпнуть - всё, глаз от малышки не оторвет. Молчит и зыркает. Зыркает и молчит.
– Да брось, ладно? У тебя такое лицо, будто ты только узнал! За эти дни мог бы и привыкнуть уже!
– А я только узнал, Вася, - Максим зло цедит сквозь зубы и резко сворачивает во двор хосписа. Не удивлюсь, если скрипом шин всех больных перебудил. Чёртов псих!
Тормозит у входа и, достав ключ из замка зажигания, вновь крепко сжимает руль. И где логика? Нет чтоб выйти, а он в гляделки играет! Только теперь не с Сонькой, теперь ему я интересна!
– Чего?
– и это, знаете ли пугает. Так лоб наморщил, что сам на себя не похож... Помнится, когда я на развод подала, он вот так же желваками играл. Разве что ушёл молча и до угроз не опускался. А сейчас, посмотрите, прямо словарный понос:
– Я её прибью. Ты хоть понимаешь, что она сделала? Пять лет молчать!
– Я понимаю, что до тебя доходит, как до жирафа, - выдаю, спрятав подальше страх, ведь говорит он вполне убедительно, и раз папаша рвения не проявляет, тянусь к малышке, чтобы отстегнуть ремень безопасности.
– Вылезай, Сонь. У мамы как раз обед, она нас на лавочке ждет.
Я её уже вижу. Сидит на скамейке, низко склонившись над какой-то книгой, и стоит Соне хлопнуть пассажирской дверью, испуганно озирается по сторонам. Заметила...
– А ты тут не хорохорься! Прибьёт он! Еще посмотрим кто кого!
– ведь Верка у нас не из робкого десятка: за словом в карман не полезет, и если понадобится, может и по шапке надавать. Вон, Петьке в своё время не раз прилетало, уж больно назойливый из него вышел кавалер. И у дверей караулил, и на вокзале встречал, и на лавочке по вечерам дожидался... И почему не он в итоге сломил её оборону?!
– Ладно, - касаюсь Некрасова чуть ниже локтя и не отрываю взора от ребёнка, наконец, заметившего свою родительницу.
– Выйдешь минут через десять?
Он хмурится, а я закатываю глаза: неужели так трудно немного повременить с экзекуцией? Вера и так наказана: садится на корточки, пачкая подол белого халата о дорожную пыль, и так жадно целует детское личико, что у любого зрителя ком встанет в горле. Он часть Сониного детства упустил, а ей, может быть, только эти воспоминания и останутся...