Всё, что нужно для счастья
Шрифт:
– Какая?
– Пса моего с собой забери. Я даже его паспорт взять не догадалась, а в нём все прививки. Без него в вагон не пустят.
– Ладно, - мужчина довольно быстро соглашается, а я мысленно отвешиваю себе подзатыльник. Сама на Верку ругалась, а ведь недалеко ушла: если б не Максим, хрен нам, а не комфортное купе. Добирались бы на попутках, потому что бросить своего терьера я не смогла бы даже под страхом смерти.
Вздыхаю, от нечего делать, разглаживая складки на местами порезанной скатерти, и украдкой кошусь на часы. Начало десятого. Поздновато для
Наверное, нет. Чем ближе конец, а мы оба его предчувствовали, тем труднее было держать себя в руках. Уж мне так точно.
– Приедешь, корм ему купи, я названье напишу. И корми строго по таблице, - хлопаю себя по лбу, осознав, что не дала никаких наставлений, и словно до их отъезда осталось не больше минуты, отбираю своего хвостатого товарища у Некрасова, чтобы тут же чмокнуть во влажный нос.
– И гуляй не меньше часа. Утром двадцати минут хватит, но вечером чтоб полноценная прогулка.
– Я знаю, Вась.
– Знаешь, - хмыкаю недовольно и вновь погружаюсь в молчанье. Ненадолго...
– И смотри, чтоб он ничего не ел с земли. Он как пылесос...
– Вась...
– И не вздумай сам стричь ему когти! Не дай бог, поранишь. Вернусь, и сама этим займусь. И еду со стола не давай...
– Вась, это всего лишь пёс. С ним я уж точно справлюсь.
– Справишься, ага, - соглашаюсь, не без издёвки, и, сложив руки на груди, не могу удержать язык за зубами.
– В студию его с собой не таскай. Не хватало, чтоб твои Вишенки моего пса тискали.
Ну вот, нужно было сдержаться. Только собралась повзрослеть, стать серьёзней, плиту, наконец, усмирить, а чёртова болтливость пустила все мои старания насмарку! Даже готовить теперь не хочется, уж больно недобро на меня поглядывает бывший муж...
– Вишенки ко мне в ателье не ходят.
– Ну, кто знает. Я, вообще, в целом имела в виду - это мой пёс, и твои модельки трогать его не должны.
Хватит. Одного моего мужика пощупали, а этот кобель для них неприкосновенный и точка. Поднимаюсь с места, вновь хватаясь за ложку, и непонятно зачем, мешаю бульон в кастрюле. Прав Максим, цыплёнок для этой посудины слишком большой.
– Я ведь могу завязать, Вась, - или это Некрасов виноват в том, что моя рука застывает над исходящей паром жижей?
– С чем?
– Со съёмками. Я тут подумал, могу детей снимать. Новорожденных, например? Прибыльное дело, между прочим.
– Младенцев?
– я округляю глаза и, позабыв о своих заботах, нервно хихикаю, с подозрением покосившись на незнакомца. А он и впрямь незнакомец. Некрасов и младенцы! Это абсурд. Не потому, что его по каким-то причинам нельзя подпускать к детям, ведь с Сонькой он справляется неплохо, а потому что это... Странно. Он же для того и работает фотографом: чтобы пялиться на полуголых девок пока кровь из глаз не пойдёт. А в его случае это значит, что любоваться ими он может целую вечность, не
– Ну да. Там, конечно, свои нюансы, но я справлюсь. Если этого будет достаточно, чтобы ты перестала приписывать мне несуществующие романы.
Отлично. Начали за здравие, а закончили за упокой!
– Да мне без разницы. Снимай хоть чёрта лысого, лишь бы на моей собаке это никак не отразилось.
Ведь и впрямь - наш поезд давно уехал. Пару раз подал предупреждающий гудок, а когда понял, что мы так и продолжим топтаться на перроне, умчался в голубую даль. Без пассажиров, порожняком.
– Значит, решено, - я тянусь за тарелкой, а бывший супруг уже стоит рядом, с видом знатока наблюдая за моими манипуляциями.
– С моделями покончено.
Глухой, что ли? Кончать с ними нужно было раньше, а сейчас это то же самое, что выбирать новые туфли после ампутации обеих ног - душу греют, а толку ноль. Возвожу глаза к потолку, только сейчас замечая жёлтые разводы на побелке, и, отпихнув плечом своего соседа, вооружаюсь прихватками:
– Отойди, пока не ошпарила.
У меня цыплёнок готов, и хочется верить, на этот раз суп выйдет съедобным.
Сонька с самого утра будто воды в рот набрала. Уселась у окна, взгромоздившись на шатающийся стул, и, подперев кулачками щёки, минут двадцать любовалась вознёй ребятни на детской площадке. Грустила. А стоило нам всем выбраться на улицу, и вовсе громко шмыгнула носом:
– Ты опять вокруг Земли полетишь?
– испуганно округлив глаза, она хватает Максима за край футболки и, затаив дыхание, ждёт вердикта.
Хороши взрослые, ничего не скажешь. То появляются, то исчезают, ошибочно полагая, что пара новых игрушек сможет облегчить её грусть. Вот и новоиспечённый папаша ошибся: плюшевого медведя вручил, а слёзы всё равно бегут из доверчивых глаз.
– Сонь, мне на работу нужно. Это ведь ненадолго и через неделю ты сама ко мне приедешь.
Правильнее говорить к тёте Васе. Он ведь не думает, что Вера прямо сейчас соберёт Сонькины пожитки и бросит её на его пороге, чтобы в одиночестве доживать свой век? Дудки!
Опускаюсь на корточки, решив не мешать им прощаться, и почёсываю пса за ухом. У меня вроде как тоже горе - я с единственным верным мне кобелём прощаюсь. Он, может, и купился на Некрасовское обаяние, а вот на женщин других ни разу не взглянул. А это ли не признак мужского постоянства? За такое и обнять его можно, и плевать, что всё брюхо в песке. Это и делаю, пока в двух шагах от меня моя племянница крепко жмётся к отцу:
– Обещаешь?
– Конечно... Давай так: как только вы вернётесь, я научу тебя пользоваться камерой? Пойдём в парк...
– Вместе?
– Вместе. Наберём сладкой ваты и будем снимать всё подряд. А пока тётю слушайся, - Максим неловко касается волос на её макушке и немного хмурится, когда девчонка утирает свой нос его же футболкой.
– И, главное, первой не пробуй её стряпню. Если куриный суп тётя Вася освоила, это ещё не значит, что уже можно терять бдительность.
– Гад, - шиплю беззлобно и, чмокнув терьера, вновь занимаю место рядом с Соней.