Все демоны моего мужа
Шрифт:
От негодования я выдернула свою руку из его ладони и отшатнулась подальше, в угол. Мы почему-то все так же сидели на не очень чистом полу, не догадываясь подняться. А, может, стыд так придавливал нас к земле.
— Ты уже ушла от него, — устало вздохнул Шаэль. — Вернее, ты сбежала.
— Откуда ты знаешь? — до меня не сразу дошел смысл сказанного им.
— Я знаю больше, чем ты думаешь. И, кстати, я, может, и горец, но не совсем дикий. Вообще-то, у меня вполне цивилизованная специальность. Я невропатолог.
— Трындец! — понимаю, что это было не самое подходящее моменту слово,
— Чего-чего? — уже совсем неинтеллигентно произнесла я вслед за этим, и уставилась в темноту, в которой просвечивался темным сгустком энергии силуэт Шаэля. Надо сказать, все ещё притягательным сгустком энергии.
— Я оканчиваю медицинский институт.
— А все — это, — у меня не хватало слов. — Весь этот балаган... Звук охотничьего рога в ночи, избушка на скале, куда нужно завязывать глаза, кулон.... Это все что за цирк тогда?
Шаэль наконец-то встал, и подал мне руку. Я машинально встала с его помощью, но тут же зашипела, как рассерженная кошка, и гордо, и самостоятельно уселась в кресло-качалку.
— Кулон, действительно, мамин. Это правда. И легенда.... Есть такая легенда, и для мамы это было очень важно, чтобы я нашел себе жену именно таким способом. Мои предки из Аштарака, просто когда-то прадеду пришлось уйти из деревни. Домик на скале — это наше своеобразное родовое гнездо. Извини, я, правда, не могу рассказать тебе всего. Да ты и не поймешь. И для меня во всем этом много непонятного. Скажу только, что я не мог не выполнить последнюю волю мамы.
— Очень даже мог, — проворчала я, уже более спокойно.
— Это у нас в крови. — Грустно сказал Шаэль, рассеянно покачивая мою качалку. — Я же сказал, что ты не сможешь понять всего.
— Нет, ты только одно мне ещё скажи, чего ты говорил тогда таким странным голосом?
— Да я же объяснил сразу. Шел пешком, в лесу ночевал, простудился, охрип. С чего ты взяла, что притворялся?
Я вполне миролюбиво хмыкнула. Действительно, он же сказал мне при первой встрече, что у него болит горло. Просто я, наслушавшись легенд и находясь в состоянии несколько измененного сознания от боли, восприняла все в совершенно ином свете. Но это, как говорится, были уже мои проблемы.
— А....
Тут мы оба как-то напряглись, потому что, очевидно, подумали об одном и том же.
— Кулон!
Сказали в один голос.
— Он упал, наверное, на пол, когда качалка опрокинулась, — виновато сказала я. — Только, знаешь, я до него больше не дотронусь. Он действительно включает какие-то несвойственные мне эмоции. И желания.
Последнюю фразу я сказала совсем тихо, но, очевидно, Шаэль расслышал. Я чувствовала в темноте, что он как-то совсем не платонически улыбнулся. Но предъявить ему счет за пошленькую (так мне показалось в темноте) улыбочку я не могла.
Он отошел к дальней стене, немного повозился у навесной полки, и вскоре зажег ещё одну свечу. Стало светлее, и я не могла поднять на него глаз. Почему-то все ещё было невыносимо стыдно. Или я.... Боялась? Боялась опять испытать это непреодолимое внутреннее движение навстречу ему,
— Нашелся, ну, и хорошо. Только будь добр, убери его с глаз моих.
Он засунул кулон в карман, и в этот момент даже сквозь закрытое окно послышался треск скутера Алекса, приближающийся со стороны деревни.
— Это явно меня уже ищут, — махнула я рукой на окно. Шаэль понял. Он отправился к двери, бросил на ходу:
— Все равно у нас теперь иного выхода нет.
И вышел.
Глава шестнадцатая. Предчувствие зимы
Утро выдалось туманным, мелко моросящим дождем. Из окна тянуло сыростью, и ещё даже с закрытыми глазами я ощутила, что горы накрыла влажная, пронизывающая взвесь из мельчайших капель, рассыпанных в тумане. Тем не менее, во мне, просыпающейся, ласково теплел приятный свет. Я наслаждалась этим ощущением точечного счастья, когда вдруг вспомнила, что именно случилось накануне, и резко села на кровати. Кулон, Шаэль, наши безумные поцелуи в заброшенной избе....
Бог мой, что это было? И почему мне одновременно и стыдно, и так сладко вспоминать об этом? Словно стараясь избавиться от этого ощущения, я соскочила с кровати, быстро накинула на себя как можно больше теплой одежды и спустилась вниз.
Утро оказалось в самом разгаре. Лия собирала мужа на работу, на столе уютным теплом исходил чайник и высился аккуратной горкой хлеб для бутербродов. Печка, остывшая за ночь, набирала пока ещё в себя новое тепло. Я поежилась. Лия бросила на меня быстрый взгляд и улыбнулась:
— Зима.
— Да пора бы уже, — я печально вздохнула. Не всегда хочется, чтобы наступило то, чему пора наступить. Это касается и холодных дней, и неумолимо с каждым днем приближающейся старости, и решения дел, за которые ты взяла на себя ответственность.
— С тобой произошло что-то хорошее? — вдруг спросила Лия, я удивилась, но ответить не успела, потому что Алекс громогласно закричал из коридора:
— Где мой зимний дождевик?
Мы все побежали искать его, конечно же, оранжевый зимний дождевик, и разговор о том, что случилось со мной, сам собой иссяк. Когда суматоха улеглась, дождевик был найден в коробке с теплыми вещами, Алекс фыркнул и умчался на своем скутере.
— Ты почему вчера так поздно вернулась? — спросила я опять собирающуюся куда-то Лию.
— Татьяне Романовне нужно было помочь, — ответила она, старательно чертя стрелку на правом веке. Неужели я тоже так старательно высовываю кончик языка, когда наношу макияж?
— Что-то случилось? — почему-то меня все ещё не оставляла мысль, что с музейщицой что-то должно случиться. Хотя это была довольно глупая мысль.
— Кто-то стены музея краской расписал. Наверное, мальчишки похулиганили. Мы с ней до ночи надписи оттирали. И представь, прямо на латыни расписали! Интеллектуальные тут хулиганы, — засмеялась Лия и, оставив в покое свой глаз, полезла в сумочку. — Сейчас покажу тебе. Порадуешься.