Все дороги ведут в Рим
Шрифт:
Лишь мрамора было вдосталь. И статуй наделали как минимум сотню. Двадцать – Береники. Тридцать – Сертория. И пятьдесят – его, Гюна. Божественного Гения. Свое уродливое лицо свое в мраморе гений мог разглядывать часами.
Когда пришло сообщение о бегстве Бенитовых легионов, весь Рим пустился в пляс. Те, кто сочувствовали Бениту, сидели по домам, закрыв ставни. А был ли кто-то, кто сочувствовал? Разве что Сервилия. Но о ней почему-то все забыли. Она заперлась в своем доме, откуда в первый день мятежа забрали все ценное, пила неразбавленное вино – тайный погребок грабители не нашли.
– Я предрекала, что этот мир погибнет, и он погиб, – повторяла она, смеясь. – Все мои предсказания сбываются. Это от меня Летиция получила дар пророчицы.
– Что ты в этот раз предскажешь, боголюбимая? – поинтересовался Гней Галликан.
– Я стану Августой, – отвечала она. – Все эти годы я помогала Постуму. Все его бросили. Кроме меня.
Вскоре стало известно о том, что с 4-го дня до Нон июля власть возвращается к Постуму. Большой Совет раздавил Бенита. А Постума раздавит Чингисхан. Надо только немного подождать, – так рассуждали Патроны. Об этом кричали их плакаты на каждом углу.
А возле бронзовых ступней так и не сооруженного Геркулеса каждый день появлялись цветы, а на постаменте – нарисованные мелом карикатуры. В уродливых фигурках без труда узнавались Патроны. Исполнители искали дерзких художников, троих поймали и утопили в Тибре.
Береника была занята отбором стражей. Отбирала и не могла отобрать: одни казались ей недостаточно умными, другие – недостаточно злобными, третьи, напротив, были слишком кровожадны. Спору нет, исполнители годились на роль стражей, но их было слишком мало. Значит, придется ждать, пока вырастут дети и превратятся в настоящих псов. А это как минимум десять лет.
Закрылись книжные лавки, очереди в хлебные росли не по дням, не по часам – по минутам. Огромными змеями они протянулись по римским улицам. Упитанный и наглый народ вопил: «Хлеба»!
Тогда Серторий понял, что ненавидит человечью натуру. Именно природу человека как таковую. Необходимость жрать каждый день, неодолимое желание сношаться с красивыми молодыми самками. И огромное количество дерьма и мочи, источаемое мерзко пахнущими жирными телами. Надо человека отучить от всего этого. Тогда человек станет лучше. Тогда его можно любить. Тогда – не сейчас.
А сейчас он запирался в своей комнате и затыкал пальцами уши.
Понтия все эти попытки организовать идеальное государство и злили, и смешили. Он считал, что власть над Римом будет захвачена Патронами на несколько дней – чтобы награбить как можно больше, повеселиться всласть и исчезнуть в водах Атлантики, пока ошарашенные члены Содружества ломают голову, что делать. Воплощение замысла Платона – прекрасный повод для грабежа. Но с изумлением он замечал, что Береника и Серторий полагают, что воцарились в Риме навсегда.
В отличие от патронов, Понтий был человеком опытным и в жизни повидал
А патроны? Разве они что-то находили в своей жизни и что-то теряли? Нет. Еще не выйдя из юности, они окрылились идеей, и слепое желание во что бы то ни стало воплотить задуманное вело их вперед. Вело без оглядки.
«И потому они сильнее», – мелькала завистливая мысль в голове Понтия.
И он, злясь на своих товарищей, прятал в тайнике все новые и новые золотые украшения, изумруды, алмазы, жемчуг.
Несколько раз Понтий заводил разговоры с Серторием, но разговоры эти ни к чему не приводили. Наконец он решил говорить напрямую, а не дурацкими намеками.
– Береника думает, что нам позволят сидеть в Риме десять лет, пока мы воспитаем псов-стражей, – сказал Понтий. – А, по-моему, пора набивать мешки золотом Палатина и бежать. Я лично уже сделал запасы на всякий случай. А ты?
Понтий знал, что в Остии стоит теплоход, трюмы которого загружены вывезенными из дворца сокровищами. Серторий делал вид, что не имеет к этому теплоходу и его сокровищам никакого отношения. Он цеплялся за истрепанный кодекс Платона, как за спасательный круг.
– В идеальном государстве не будет золота и серебра, – отвечал Серторий, глядя в пол.
– Да, да, и все жены будут общие. Я нашел трех милых козочек. С тобой поделиться?
Серторий ушел бродить по Городу, держа под мышкой бессмертное творение Платона. То и дело открывал книгу наугад, пытаясь найти ответ.
«Понтий набивает мешки золотом, а я не посмел взять золотое яблоко… Может, стоило его взять?»
Он вновь раскрыл книгу. Тут попалась ему на глаза неожиданная фраза, на которую прежде он не обращал внимания, хотя читал «Государство» не раз и не два:
«Не вас получит по жребию гений, а вы его себе изберете сами» [39] .
Серторий чуть не выронил книгу. Получается, он все выбрал сам. И это сказал ему Платон, непререкаемый Платон, на которого он молился, как на бога.
39
Платон. «Государство».
Как советовал Платон, поэзия приговаривалась Патронами римского народа к изгнанию. Серторий устроил суд, и все литераторы сообща не сумели перед ним отстоять свою Музу.
Арриетта собирала вещи. Патроны милостиво разрешили поэтам уехать из Рима и даже взять с собой рукописи стихов. Однако предупредили: все рукописи и книги, что останутся в Городе, будут немедленно уничтожены. Уже который день Арриетта разбирала свой архив. Эта страница для жизни, а эта – для уничтожения. Походило на строгий суд, где возможен один обвинительный приговор: смерть. По-женски она относилась к своим творениям, как к детям. Ей было отчаянно жаль тех, кто тусклыми словами и банальными мыслями приговаривал себя к небытию.