Все дороги ведут в Рим
Шрифт:
Незваным на пир явился Авреол. Элия бывший гладиатор и нынешний сенатор не узнал. Да и не заглядывался он на Элия: императору Постуму спешил выказать преданность сенатор Авреол. Император был тронут его лестью почти что до слез. Нет сомнения, он знал, что преданности Авреола цена один медный асс, но прибытие подхалима было знаменательным: с сегодняшнего дня у Постума очень хорошие шансы на победу. К тому же Авреол передал императору письма от других сенаторов, в том числе от Луция Галла. Галл сообщал, что рьяно отстаивает интересы Августа в Большом Совете в Аквилее.
– Ты
Поэт, успевший уже изрядно набраться, пробормотал:
– Я скучаю по всем женщинам на свете.
Авреол подобострастно рассмеялся.
– Кумий должен написать поэму о моих подвигах, – сообщил Постум Авреолу доверительно. – Кумий, ты уже начал сочинять поэму?
– Нет, – отозвался поэт. – У меня понос. Самый обычный понос. Не словесный.
– А я как раз начал писать поэту о тебе, Август! – сообщил Авреол. – Первые две песни готовы. Можно, я прочитаю начало? Твое имя всюду написано большими буквами. В день твоего рождения, Август, я хотел бы преподнести тебе этот скромный подарок…
– Нет! – завопил Кумий. – Без меня! И без Августа! Ему нельзя такое слушать! А то он тоже будет страдать хроническим поносом.
– Ты прочти свою поэму про себя, – предложил Постум. – Я все равно услышу. Вот тут рядом приляг и читай.
Авреол с сосредоточенным видом опустился на ложе, поправил венок и начал беззвучно шевелить губами, при этом очень выразительно поглядывая на императора. Но когда в тексте попадалось имя Августа, он не мог удержаться и громко произносил «Постум Август». После двадцатого такого величания Кумий не выдержал, вскочил, сорвал с головы венок и выбежал из триклиния.
Надо полагать, он побежал в латрины.
Уже под вечер, когда Рутилий покинул триклиний префекта Виндобоны, пришло послание от Бенита. Диктатор, чьи полномочия закончились сегодня, предлагал Постуму назначить префектом претория Гнея Рутилия и возглавить стоящую под Виндобоной армию. Лично возглавить армию, в которой было два легиона. План так прост, что не нужно даже искать скрытый смысл – император с крошечной армией погибнет вместе с ней. Как едва не погиб Траян Деций. Но что после этого будет с Империей?
Постум протянул письмо Элию. Тот прочел.
– Ты ожидал этого? – усмехнулся юноша.
– Телодвижения Бенита я предсказать никогда не мог. Он слишком другой. Я не могу понять, как он думает.
– А я ожидал, – Постум улыбнулся. Ведь диктатор – его учитель в конце концов. Но вслух он это уточнять не стал. Элий нахмурился: в это мгновение Постум даже внешне сделался похожим на Бенита.
К счастью (только к счастью ли?) монголы пока не двинулись на Дакию. Рутилий считал, что они планируют изменить направление удара.
– По-моему, все-таки ты зря отозвал преторианскую гвардию из Рима, – покачал головой Элий. – Да, здесь нам не помешают эти девять когорт. Но все же… Останься преторианцы в столице, Серторий и Береника не
Постум отвел взгляд.
– Если мы победим, отбить Рим назад будет не так сложно. Разумеется, Патроны будут грабить вволю.
– Люди подвергаются насилию, – напомнил Элий.
– Все тех же исполнителей, и не более того. Жители столицы терпели двадцать лет. Могут еще немного потерпеть.
Элию показалось, что в этот миг он говорит с Бенитом.
– Только не уговаривай меня вернуть преторианцев! – Постум неожиданно возвысил голос, он почти гневался, хотя и старался всеми силами гнев свой скрыть. – Мы ничего не добьемся! Будут лишь ненужные потери.
И, не дожидаясь ответа, вскочил, сорвал с головы венок и выбежал за дверь.
– Куда он? – спросил Элий у Крота.
– В таверну, – отвечал верный телохранитель. – Сила привычки. Как осел с мукомольни, который всегда бегает по кругу.
Крот не лгал. Постум столько лет играл одну и ту же роль, что не мог от нее отказаться даже теперь, когда надобность в маске отпала. По вечерам Постум непременно отправлялся в таверну. Обычно его сопровождал Крот. Но в этот вечер, выскочив из дома префекта, он направился в таверну один. Постум шел по ночным улочкам мирного, тихого городка, где на каждом подоконнике стояли горшки с цветами, глядел на ласковый свет в окнах, и ему казалось невероятным, что где-то взрываются снаряды, и люди умирают от ран. Именно от ран, а не мгновенно. Эта мысль уже не в первый раз посещала Постума, всякий раз вызывая неприятный холодок меж лопатками. Пусть он знал о войне и смерти не более упитанных горожан, что зажгли в окнах розовые и желтые светильники, но, сколько он себя помнит, он постоянно думал о смерти. Смерть все время была рядом с ним. И он чудом ее избежал.
Император остановился перед старинной медной вывеской, толкнул дубовую дверь и очутился в просторном помещении. Красные кирпичные стены были украшены охотничьими трофеями – головы оленей и медведей смотрели на посетителей стеклянными глазами. Потолок поддерживали столбы из мореного дуба, на каждом – резная голова сатира. У всех раскрыты рты, и языки высунуты до кончиков раздвоенных подбородков. Точно такой же формы бронзовые светильники – опять с сатирами и опять с разинутыми ртами – освещали красноватым живым пламенем зал. На темную, почти черную столешницу хозяин поставил перед императором серебряную чашу с фалерном. Постум опустился на скамью и замер. Будто окаменел.
Женщина, сидевшая у входа, пересела ближе. Немолодая, маленького роста и полнотелая, она не сводила с Постума глаз. Платье из драгоценного шелка, на шее нитка крупных изумрудов. Два смуглых телохранителя с острыми скулами застыли за ее спиной раздвоенной тенью.
Богатая развратная дрянь. Может, считает Постума за мальчика по вызову или… Но он не торопился отвернуться. Интуиция подсказывала ему: помедли. Он улыбнулся незнакомке. Женщина вновь поднялась и теперь села напротив. Черные широко расставленные глаза разглядывали его без всякого смущения.