Все это красивое превосходство
Шрифт:
— А тебе и не нужно. Ты должна быть единственной. Ты и есть единственная. Я просто этого не сразу понял. Но теперь я знаю точно. Я понимаю это и хочу, чтобы ты знала, что ты единственное, что имеет значение для меня. Я не смогу тебя отпустить. Только не это. Ни за что. Даже если ты скажешь мне уйти. Даже если ты будешь умолять меня уйти. Я не смогу этого сделать. Тем летом в лесу ты подарила мне кое-что настоящее. Ты пробудила во мне чувство.
Я зарабатывал миллионы, обедал с дипломатами, мне было доступно все самое лучшее в жизни, но я никогда не чувствовал себя счастливым, действительно счастливым,
Он сделал паузу и посмотрел на меня своими великолепными сине-зелеными глазами, которые снова перевернули мое сердце, мою душу, мой мир с ног на голову.
— Я здесь ради тебя, Кеннеди. Я пришел за тобой. Больше ничего нет… только я… я покажу себя… всего себя… к твоим ногам и умоляю тебя принять меня. Дай мне еще один шанс.
— Риз, я не могу…
Он прервал меня прежде, чем я успела продолжить.
— Я расстался с Клэр. Никакие деньги, деловые связи, возможности, инвестиции или контракты не стоят того, чтобы потерять тебя. Я отказался от всего этого. Для тебя. Я продал яхты и бизнес, все пропало. Я продал «Завтра», «Вчера» и «Навсегда» ради тебя, — заявил он, имея в виду итальянские имена своих яхт: «Domani», «Ieri» и «Sempre». — Единственная вечность, которую я хотел бы — это быть с тобой. Ничто в моей жизни не значит для меня больше, чем ты. Ни деньги, ни власть, ни имущество. Мне ничего этого не нужно. Мне нужна только ты. Мне. Нужна. Только. Ты.
— Ч-что? — Прошептала я, опасаясь услышать то, что хотела услышать, а не то, что на самом деле имел в виду Риз.
— Я избавился от всего этого. После того как ты ушла, я провел тридцать один час зарывшись в счета и цифры, разговаривая с адвокатами и подготавливая предложения. Не расставался с телефоном ни днем, ни ночью. Я не мог ждать. Я не смог дождаться, когда избавлюсь от всех этих вещей, которые могут стоять между нами, чтобы я смог найти тебя и доказать, что я сделаю все ради тебя. Что угодно. Просто скажи. Я не хочу жить вдали от тебя. Ты — моя жизнь. Я хочу, чтобы ты была моей жизнью. А я хочу быть твоей.
— Но Риз, все, ради чего ты работал…
— Это ерунда. Это всего лишь деньги. Все это ничего не стоит по сравнению с тобой. У меня еще осталось больше, чем я смог бы потратить за сотню жизней, но если надо будет, я и это выброшу ради тебя. Я буду нищим, если это потребуется. Я хочу, чтобы ты поняла, что нет ничего… ничего… в этом мире, что было бы важнее для меня, чем ты.
— Я никогда не просила тебя об этом, Риз. Я не хотела, чтобы ты бросил все ради меня.
— Но разве ты не видишь, что я сделал бы это, не моргнув глазом, если бы думал, что это поможет вернуть мне тебя? Я сделал это. Для тебя. Мне больше не нужны ни яхты, ни женщины, ни развлечения. Все это заполняло пустоту, которую теперь сможет заполнить только один человек, только один человек. И я не хочу держаться за эту дерьмовую жизнь и потерять единственное, которое я когда-либо хотел — жизнь с тобой.
— Риз, ты не должен был этого делать. Ради меня.
— Хорошо, тогда я сделал это для себя. Я сделал это потому, что эти вещи не сделали меня лучше. Ты сделала. Я сделал
— Риз, я не знаю. Это все просто… так… так… я не в состоянии думать сейчас.
— Я не хочу, чтобы ты думала, — сказал он, схватив меня за плечи. — Я хочу, чтобы ты почувствовала. Почувствуй, как сильно я тебя люблю. Почувствуй, в каком отчаяние я стою здесь у тебя в дверях, посреди ночи, чертовски уставший, готовый упасть на колени и умолять тебя, если это потребуется. Почувствуй меня, Кеннеди, — сказал он, беря мою левую руку и прижимая ее к своей груди над сердцем. — Почувствуй меня.
И я действительно чувствовала его. Я чувствовала его любовь, его искренность и то, как его сердце билось под моей ладонью. Я знала, что это эхо собственного безумного ритма моего сердца.
— Пожалуйста, — прошептал он, наклоняясь все ближе и ближе, пока его губы не дотронулись до моего лба, а моя рука все еще была прижата к его груди. — Пожалуйста, Кеннеди.
Я снова почувствовала жжение в глазах и знала, что мне уже не остановить подступающие слезы, которые вот-вот потекут по моим щекам.
— Хорошо, — сказала я тихим дрожащим голосом.
Риз задержал дыхание, и его грудь напряглась под моей рукой.
— Скажи это еще раз, — прохрипел он.
— Хорошо.
А потом наступил ураган, ураган рук, ураган нежных губ, ураган любви, такой же непоколебимой и настоящей, как и моя собственная.
Риз откинулся назад ровно настолько, чтобы я смогла перевести дыхание. Он взял в ладони мое лицо, большими пальцами вытер дорожки от слез.
— Пожалуйста, не плачь больше, детка. Не надо.
— Это слезы счастья, — призналась я, едва улыбнувшись.
— Тогда поплачь, чтобы уснуть рядом со мной, — мягко сказал он, наклоняясь, чтобы поднять меня. — Позволь мне обнять тебя, пока ты не успокоишься.
Риз крепко прижал меня к себе, и я обняла его за шею, уткнулась лицом в изгиб его шеи. Я почувствовала соленый вкус своего счастья на его коже, когда слезы стекали с мох щек и капали на его кожу.
Риз отнес меня к дивану. Через несколько минут, часов, или дней я проснулась и обнаружила, что все еще лежала в его объятиях. Он спал рядом со мной на диване, его пальцы переплелись вокруг моей талии, чтобы случайно он не отпустил меня.
Глава 39. Риз
Каждый раз, когда я просыпался, я проверял, что Кеннеди все еще со мной. Так и было. Свернувшись калачиком в моих объятиях, она спала так крепко, как будто не спала несколько дней. И, если ее последние несколько дней были похожими на мои то, скорее всего, так это и было.
Может, это значило, что все налаживается. Может быть, мы, наконец, получим то, что должны были получить много лет назад.
Когда я закрыл глаза и снова заснул, моей последней мыслью было: интересно, когда она расскажет мне о ребенке.