Всё это про любовь
Шрифт:
– Вы ко мне?
Я представилась, навала газету и показала удостоверение. Он долго рассматривал мою фотографию, будто стеснялся посмотреть на оригинал.
На тумбочке у окна стоял горшок с цветком. Что-то похожее на драцену или на маленькую финиковую пальму. Про цветок часто и надолго забывали - все листья усохли и лежали на земле. Потом вспоминали и начинали отпаивать беднягу водой. Сейчас была именно такая весна - на макушке появилась зелёная поросль. Я подумала, что и в жизни так часто случается: мы про кого-то забываем... или забывают про нас. Потом спохватываемся, охаем,
– Что вы хотите?
– Хочу на море, лежать на песке и пить пина коладу.
– Что это?
– Понятия не имею. Название красивое.
– Зачем же вы её хотите?
– Следователь искренно удивился.
Я поняла, что шутка не прошла, и нужно вернуться на исходную позицию, в точку, где всё очевидно:
– Я журналист. Приехала по заданию редакции. У вас произошло изнасилование. Я должна, - акцент, - написать об этом статью.
– Пишите.
Он подвинул мне ручку и бумагу. Я посмотрела недоумённо: "Разыгрывает? Или вправду дурак? Емелюшка. Тогда где печь?" Печи в комнате не было.
– Мне нужны материалы.
Из сейфа он достал папочку на тряпичных завязках, сунул мне в руки: "Здесь всё".
– А ещё лучше, если вы своими словами введёте меня в курс дела.
Он понял, что от меня не отделаться, пошел поставить чайник. Развернул бумажный пакет, вынул бутерброды, яблоко, несколько печенюшек. Печенье потрескалось и покрыло яблоко бархатной крошкой. "Решил пообедать, чтоб время зря не пропадало, - сообразила я.
– Практичный. Точно не дурак".
– Рассказывать особо нечего. Молодые, - он произнёс это слово, как оправданье. А я подумала, что возраст, как раз, отягчающее обстоятельство. У молодого вся жизнь впереди, а значит, он может натворить много бед.
– Выходные. Поехали на речку. Выпили, закусили... Быть может плохо закусили или лишку выпили. Полезли купаться. Разделись. Тут уж до греха - один шаг.
Он предложил мне бутерброд, я взяла яблоко. Вытерла его платком.
– Для начала, давайте познакомимся. Как меня зовут, вы знаете. А вы?..
– Рудня Олег Сергеевич.
– По званию?
– Это зачем? Допустим капитан.
Я так и записала в блокноте: Допустим-капитан.
– Как фамилия насильника?
– В протоколе всё написано. Потерпевшая - Светлана Насонова. Двадцать четыре года. Незамужняя. Подозреваемый - Плотников Александр Фёдорович. Тридцать восемь лет, разведён. Детей нет. Что-то ещё?
Наконец-то следователь Рудня посмотрел мне в глаза. "Ни черта ты не понимаешь, девочка!" - прочла я в этих глазах и обиделась. Неправда ваша, кое-что я понимаю лучше тебя, товарищ допустим-капитан.
– Как мне поговорить с Плотниковым?
– тон ледяной, взгляд колючий.
– Он в камере?
– Почему в камере?
– Рудня оторвал листок календаря, что-то на нём записал.
– Вот адрес. Только сейчас, - он посмотрел на чалы, - он занят. Сегодня вообще-то не приёмный день.
"Что происходит? При чём здесь не приёмный день? Кого он собирается принимать?" Я вышла на улицу немного
– На кого?
– уточнила я.
– На Рудню. Беда у него.
Милиционер сконфузился ещё сильнее и отошел. Я почувствовала, что теряю ориентацию в пространстве: насильник на свободе, а меня просят не давить на следствие. "Или в славном городе Илавецке так принято?"
Такси искать было бесполезно, автобусных маршрутов я не знала. Пришлось "остановить" велосипедиста - пацана лет десяти, - и спросить у него, где находится ближайшая гостиница. Хотелось принять душ и переодеться.
– А она у нас одна, тётенька!
– радостно выпалил мальчуган.
В своём родном городе я бы обиделась на такое обращение, но в здесь это было бесполезно - это я поняла, - и потому пропустила "тётеньку" мимо ушей.
– Вон там!
– он махнул рукой.
– На набережной. Хочите я вас провожу? Мне не трудно. А вы мне марожина.
– Вот ещё! Сама справлюсь.
Мальчишка всё одно поехал следом. Перекрикивался со знакомыми, трепался, что провожает знакомую тётеньку в гостиницу, обгонял, возвращался назад. Пришлось дать ему денег на эскимо. Чтоб отвязался. Вымогатель.
Речушку Илу перегораживала плотина. Посредине устроен шлюз: огромная чёрная плита, чугунный винт с колесом наверху. Литые орехи по краям колеса. "Сей механизм изготовлен при посредстве Невьяновского чугунолитейного завода. Литейный мастер Илья Долгопрудный. Год 1837".
"Красиво!" - изумилась я.
– На века работали, а потому старались делать красиво. Орешки отливали, вензеля". Теперь глупо что-то делать на века, слишком быстро меняется время. Потому и вещи безликие. Если вдуматься, теперь нужно хоронить людей, как фараонов - отправлять в могилу старые вещи. Кому они нужны? Детям? Внукам?
Мост плавно переходил в набережную, изгибался. Через сотню шагов каменный парапет сменился чугунной оградой. Вскорости и ограда окончилась. Дальше, вдоль берега, бежала песчаная дорожка. Кое-где виднелись ивы - опускали в воду свои ветви. У одной такой ивы стоял человек. Рыбак. Меня удивило его одеяние: пиджак, брюки со стрелками. На голове - канотье. Позади рыбака сидела кошка. Не отрываясь, смотрела на поплавок, только изредка перебрасывала хвостом вправо-влево. Переживала.
Я подошла ближе, в этот момент поплавок ушел в воду. Рыбак очнулся с секундным опозданием, дёрнул удилище вбок, затем поднял - на крючке трепыхалась рыбка.
– Пескарик, - прокомментировал рыбак.
У него были большие, ясные глаза. Чуть удивлённые. Он будто бы не ожидал, что здесь можно что-то поймать. Позже я поняла, что Эдуард Ляликович (так его звали) удивлялся всему. Он так воспринимал жизнь.
– Рыбка мелкая, а ловить трудно.
Из воды он вынул прутик на котором, за жабры, висело ещё несколько рыбёшек. Привесил только что пойманную добычу. За этой процедурой внимательно наблюдала кошка: она подошла и сосчитала улов - так мне показалось.