Все и побыстрее
Шрифт:
— Ты не уйдешь от меня? — спросил он.
— Не надейся, от меня не так легко отделаться.
— Мне никогда не было так плохо. Этот ублюдок из «Паловерде ойл» отклоняет все мои проекты.
— Это не только твои проекты, но и всей группы.
— Основные идеи мои.
— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.
— Хорошо тебе говорить, ты ведь очень умная.
— И ты тоже.
— Я не должен был становиться проектировщиком.
— Напрасно ты так думаешь, пройдет время, и все станет на свои места.
— Господи, чего бы я не отдал, чтобы попасть в Лалархейн. Вот где можно проявить
— Тсс… спи.
— Отдал бы все, чтобы попасть туда…
На следующий день Джоселин предложила Малькольму пригласить Курта и Гонору на ленч, но тот наотрез отказался и выскочил из-за стола, не доев бутерброд с тунцом, запах которого еще долго стоял в кухне.
Набравшись решимости, Джоселин позвонила Гоноре и пригласила ее в бар Майка Лимона. Всего два дня назад они встречались с сестрой в ее доме на барбекю.
Джоселин никогда не любила ни о чем просить и сейчас чувствовала себя очень скверно. До бара было рукой подать, но Джоселин, несмотря на летнюю одежду, вся взмокла, когда вошла в полумрак помещения, пропахшего запахами кухни. Гонора уже ждала ее, сидя за отдельным столиком, — бар был переполнен, но имя Айвари и пятидолларовая купюра возымели свое действие.
— Привет, — сказала Джоселин, опускаясь в кожаное кресло.
Потягивая коктейль «Том Коллинз», она обдумывала, как лучше начать разговор.
Сестры поговорили о нестерпимой жаре, которой, казалось, не будет конца, о правильном уходе за японской сакурой, о визите Фуада и других ничего не значащих вещах. Прекрасные глаза Гоноры пристально рассматривали лицо Джоселин. Наконец она не выдержала и спросила:
— Что у тебя со щекой, Джосс?
— Ничего, — ответила Джоселин, отодвигаясь подальше от сестры.
— Мне кажется, у тебя здесь синяк, — Гонора дотронулась до своей скулы.
Перед выходом из дома Джоселин нанесла на лицо толстый слой грима, запудрила место, где был синяк, и была вполне уверена, что сестра ничего не заметит, но, очевидно, в полумраке бара ее лицо было невыгодно освещено.
— Ах, это, — начала она сбивчиво, — разве ты не заметила его в понедельник? Я ударилась о приборную доску в машине.
Официант принес заказ. «Пора», — решилась Джоселин, цепляя на вилку большую креветку.
— Гонора, послушай, мне надо кое-что с тобой обсудить.
— Слушаю.
Две пары, сидящие за соседним столиком, шумно поднялись со своих мест. Раздался взрыв смеха. Воспользовавшись шумом, Джоселин произнесла скороговоркой:
— Попроси Курта, чтобы он послал нас с Малькольмом в Лалархейн.
Гонора внимательно посмотрела на сестру.
— Я не совсем ясно поняла, что ты хочешь?
— Попроси Курта, чтобы он задействовал Малькольма в лалархейнском проекте, — повторила Джоселин, избегая взгляда сестры и чувствуя, как краснеет.
Помолчав, Гонора ответила:
— Джосс, ты же знаешь, что я никогда не вмешиваюсь в его дела.
— Превосходно. Спасибо за помощь, Гонора. Премного благодарна.
Тонкие брови Гоноры сошлись у переносицы.
— Н…не в…верь р…рассказам Фуада, — от волнения Гонора начала слегка заикаться. — Он вырос в Америке. Лалархейн — страна, в которой исповедуют ислам в самой строгой его форме, и американской женщине там не место. Ты не
— Ну и что?
— Ты хочешь сказать, что оставишь свою карьеру?
— Вполне возможно.
— Но, Джосс, ради чего? Ты талантливый инженер. Здесь ты далеко пойдешь. Курт не устает говорить, что у тебя блестящее будущее.
Джоселин чувствовала себя неуютно. Спокойный, наставительный тон Гоноры напомнил ей, что она всегда была младшей в семье.
— Я думаю, что компания «Айвари» вполне обойдется и без меня, — сказала она с обидой в голосе.
— Но что ты будешь делать в стране, где все подчиняется законам шариата? Женщины там сидят дома, а если и выходят на улицу, то закрывают лицо чадрой. Им не разрешается водить машину. Даралам, столица страны, — это просто большая грязная деревня, где нет воды, канализации, магазинов и ресторанов. Там даже никакой растительности нет. Это на открытках все выглядит красиво, а на самом деле там просто ужасно: жара, мухи, нищие, мерзкие запахи. Те три дня, что я провела там, были худшими в моей жизни. Лалархейн — это не страна, это печь, огненная печь.
Джоселин вяло ковыряла вилкой в салате.
— Малькольму очень бы хотелось поработать там.
— Но что будешь делать ты?
— Я найду себе занятие.
Гонора внимательно посмотрела на нее.
— Джосс, ты не бере…
— О Боже, нет. Я не девятнадцатилетняя идиотка.
Губы Гоноры задрожали, на глазах навернулись слезы. «Если бы Курт увидел ее сейчас, он бы наверняка убил меня, — подумала Джоселин, — и был бы прав». Однако из упрямства она не извинилась перед сестрой.
Помолчав, Гонора сказала:
— Я уверена, что для Малькольма и здесь найдется хорошая работа. Компания всегда продвигает способных.
Наступила тишина. «Она, наверное, думает, что меня подослал Малькольм», — решила Джоселин и сказала:
— Только прошу тебя ничего не говорить Малькольму о нашем разговоре. Он убьет меня, если узнает. Он считает, что родственные связи не должны влиять на работу.
— О, Джосс, ты говоришь совсем как в детстве.
— Если не хочешь помочь Малькольму, то так и скажи! — выпалила Джоселин. От шума голосов, запахов кухни у нее закружилась голова. — Мне кажется, что он тебе никогда не нравился.
— Ты ошибаешься, Джосс. Курт и я сразу полюбили его, — ответила Гонора с нежностью в голосе.
— Тогда почему же ты не хочешь помочь ему?
Гонора вздохнула.
— Если ты абсолютно уверена, что Лалархейн именно то место, где вам хочется работать, то, конечно же, я поговорю с Куртом.
— Спасибо, — ответила Джоселин сухо и знаком подозвала официанта, но Гонора опередила ее и попросила записать стоимость ленча на счет Курта.
Джоселин ушла первой, так как спешила на работу. Гонора, у которой на без пятнадцати три была назначена встреча на бульваре Олимпик, еще некоторое время оставалась в баре. Она смотрела, как сестра лавирует между столиками, пробираясь к выходу, и подумала: «Бедная Джосс». Ее сомнения в том, что брак младшей сестры удачен, возросли, когда она наблюдала за молодоженами во время их последней встречи. Как Малькольм ни стремился казаться хорошим парнем и угождать всем, она укрепилась во мнении, что за его красивой наружностью скрывается что-то темное и непонятное.