Все и побыстрее
Шрифт:
— Моя слепая любовь к тебе мешала мне понять, кто ты есть на самом деле, — продолжала кричать Кристал.
— Неужели ты не понимаешь, что я тоже травмирован?
— Травмирован? И это все, что ты можешь сказать мне? — Кристал чувствовала, что ноги у нее подкашиваются, и села на кровать. — Как ты можешь так вести себя? Что плохого мы тебе сделали?
— Плохого? — переспросил Александр. Равнодушное выражение и самодовольная улыбка исчезли с его лица, в глазах вспыхнула решимость.
— Мам, я не понимаю, что ужасного в том, что я пытался узнать, кто мой отец?
— Мне не нравится, как ты действовал.
— И
По спине Кристал поползли мурашки.
— Уж не специально ли ты сказал все отцу? Может, ты хотел, чтобы его хватил удар?
— Начнем с того, что он мне вовсе не отец. — Лицо Александра снова приняло безразличное выражение. Сдвинув брови, он продолжал: — Я действительно не знаю, зачем все ему рассказал. Может, я просто хотел вывести его из себя. Может, надеялся, что эта новость убьет его. Может, сказал просто так, без всякой причины. Неужели на все должна быть причина?
— Ох, Александр, у тебя совсем нет совести. Если бы она у тебя была, ты бы никогда не сказал ему.
— Совести? А что это такое?
Лицо Александра было серьезным, и Кристал поняла, что он действительно не знает, что такое совесть.
— Совесть — это внутренний голос. Он подсказывает человеку, что хорошо, а что плохо. Что следует делать, а что не следует.
Александр пожал плечами.
— Для меня это пустой звук.
— Так вот, если бы это не было для тебя пустым звуком, ты бы сейчас раскаивался в том, что натворил.
— Возможно, но я не понимаю, почему ты так убиваешься по нему. Он был старым и страшным, а ты молода и красива. Ты не похожа ни на какую другую мать. Ты просто девочка по сравнению с ними.
— Я любила его, — ответила Кристал. Сердце ее сильно билось. — Он многое значил для меня. Я любила его.
Александр присел на кровать рядом с матерью. Помолчав, он тихо произнес:
— Прости.
Кристал никогда раньше не слышала, чтобы ее младший сын просил прощения. Удивленная, она спросила:
— За что простить? За то, что ты довел отца до удара?
Александр посмотрел на мать. Ночник освещал его покрытое красными пятнами лицо, взгляд был решительным.
— Я просил прощения не за него. Мне его ничуть не жаль. Он был старым и безобразным и все равно бы скоро умер. Я прошу прощения у тебя. Мне не хотелось заставлять тебя страдать. Мам, но ты должна знать, что отныне ты для меня все. Ты единственный человек в мире, которого я люблю.
Злость ушла, на сердце Кристал стало легче. Не всякая мать может услышать такие слова от сына. Почему она обвиняет его в убийстве? Как может мальчишка, которому нет еще и пятнадцати, намеренно убить своего отца?
— Ты все, что у меня осталось, — ответила Кристал, обнимая сына.
Мать и сын сидели на широкой кровати, служившей не одному поколению, и утешали друг друга.
За несколько минут до полуночи Гидеон скончался.
Глава 40
Кристал, всегда считавшая, что разум у нее преобладает над чувствами, сейчас не способна была осознать постигшее ее горе.
Митчел, потрясенный смертью своего хозяина, организовал
Кристал стала спать по двенадцать — четырнадцать часов в сутки и каждый раз, просыпаясь, слушала, не раздадутся ли тяжелые шаги мужа в соседней спальне. Проходя мимо кабинета Гидеона, она останавливалась и прислушивалась: ей казалось, что вот-вот донесется его твердый голос. Но хуже всего для нее было видеть его пустующее место за обеденным столом. Простое решение — выпить чай или кофе, какое надеть платье — давалось ей с трудом. Сто раз на дню она ловила себя на мысли, что надо пойти посоветоваться с Гидеоном.
Кристал никак не могла освоиться с мыслью, что она стала вдовой.
Несколько раз ей звонила Гонора. Кристал слушала знакомый милый голос сестры, но ничего не могла сказать в ответ. Миссис Малькольм Пек прислала письмо, полное сочувствия ее горю. Джоселин тепло вспоминала Гидеона и время, когда все Силвандеры жили в его доме. Кристал читала письмо, заливая его слезами, — буквы расплылись и превратились в сплошное чернильное пятно. У нее не было сил ответить Джоселин, и совесть не позволяла поручить это секретарю, поэтому она выбросила письмо в корзину.
Мальчики приезжали домой каждый уик-энд. Кристал молча слушала рассказы сыновей, но не понимала их смысла. Отпраздновали день рождения Александра, но и это событие оставило ее равнодушной.
Каждый вечер приезжал Митчел с пачкой документов, требующих ее подписи. Кристал молча их подписывала. Его объяснения не доходили до нее. Она смотрела на Митчела, как на призрак, посланный мужем с того света, чтобы направлять ее в делах.
Однажды в мае они сидели с Митчелом в чертежном кабинете Гидеона. Он говорил, она смотрела в окно, за которым виднелось пасмурное небо, серые воды залива, раскачивающиеся на ветру деревья. Рука ее водила карандашом по бумаге. «Кристал Силвандер Талботт», — писала она машинально.
— Миссис Талботт?
— Да, Митчел?
Митчел откашлялся и, убирая бумаги в кейс, сказал:
— Мне бы хотелось обсудить с вами одно очень важное дело.
— Делайте так, как считаете нужным. Я полностью доверяю вам. — На губах Кристал появилось подобие улыбки.
По-собачьи преданные глаза Митчела остановились на ее лице.
— Я не решился бы вас беспокоить, — сказал он с нежностью, — но мне это кажется важным. В воскресенье собирается совет директоров.
Совет директоров, состоящий из восьми человек, собирался вместе с руководителями пяти отделений и президентами дочерних компаний — «Талботт констракшен инк», «Талботт — Арабиан компани» и «Талботт инжениринг» четыре раза в год. В январе, когда Кристал должна была присутствовать на совете директоров вместо мужа, Гидеон напутствовал ее словами: «Ничего не бойся, дорогая. Мои медведи вполне ручные. Они будут плясать под твою дудку». С того самого момента Кристал относилась к членам совета как к послушным, легко управляемым людям. Каждый из этих «медведей» выразил ей свое соболезнование и заверил, что они приложат все усилия, чтобы дела шли, как при Талботте.