Все или ничего
Шрифт:
Нередко Сильвия и Джез, прихватив с собой стаканчики с мороженым, располагались на деревянной скамье, обнаруженной ими в дальнем левом крыле миссии. С этого облюбованного ими места открывался чудесный вид на громадное древнее калифорнийское перечное дерево, колодец, у которого загадывают желание, на стену, увитую ярко-красной бугенвиллеей, разрушенные своды галереи и розовый сад, знавший лучшие времена. Сидя на этой скамье, они наслаждались особенным гулким покоем, который, казалось, доступен им только здесь.
– Когда-нибудь мы все вместе поедем в Европу, – обещала Сильвия, наматывая на палец прядку волос дочери.
Сделав колечко, она позволяла
Так шли месяц за месяцем, и каждый вечер Джез абсолютно точно знала, каким будет следующий день, когда ей позволят, свернувшись после ужина в кресле клубочком, наблюдать, как танцуют родители, подчиняясь льющейся музыке, в танцевальной комнате под тяжелыми и низкими перекладинами потолка. Тяжелые бревна были плотно пригнаны еще в те времена, когда на ранчо не знали гвоздей. Их поддерживали плотные ремни из сыромятной кожи такой крепости, что на нее не влияло даже время, и только перемены в погоде заставляли их подчас негромко поскрипывать, словно гасиенда «Валенсия» – это корабль, раскачивающийся на морских просторах. Ах, как бы ей хотелось, чтобы так все и было! Небольшой, прочный корабль, уносящийся вдаль, на борту которого только они втроем, и никого больше, и никаких перемен, только небо, меняющееся с лунного на солнечное, и так день за днем, ночь за ночью. И еще музыка «Битлз». Навечно, навсегда. Вечные «Земляничные поляны»...
В то блаженное лето, когда Джез было уже восемь лет, она увлеклась фотографией. Отец подарил ей «Кодак» и несколько катушек пленки: ребенок должен начать с минимума, тем более что это увлечение может быстро пройти.
Первым объектом внимания стала Сильвия, уютно расположившаяся на веранде в косых лучах утреннего солнца с книгой в руках и нарядном платье в сине-белый цветочек.
Прильнув к объективу и увидев мать в рамке видоискателя, склонившуюся над книгой, Джез вдруг почувствовала, как ее захлестывает огромная и обжигающая волна радости. Нажав кнопку, она поняла, что завладела целым отрезком времени, завладела образом матери, который теперь принадлежит только ей и никому больше в целом мире, и никто не сможет отобрать его.
Подняв голову, Сильвия взглянула на дочь и улыбнулась: так обычно просили ее фотографы, и девочка сделала новый кадр. Выпрямившись и глядя прямо в объектив, Сильвия продолжала улыбаться, как бы подыгрывая девочке, но Джез, не желая тратить драгоценную пленку на повтор, крикнула ей:
– Мамочка, представь себе, что меня здесь нет!
Эта знакомая, но удивительно ранняя в устах дочери команда заставила Сильвию улыбнуться еще шире. Джез держалась так же уверенно, как и она сама, будучи ребенком. Сильвия вернулась к чтению, с головой погрузившись в книгу, пока дочь бродила вокруг, то приближаясь, то удаляясь вновь, не опуская фотоаппарат и не отрываясь от объектива, чтобы не пропустить интересный момент, но так и не решаясь нажать на спуск.
Открывшаяся вдруг возможность ограничить просторы ранчо, к которым она так привыкла, рамкой видоискателя приводила ее в восторг. Если захочет, она
Она еще ничего не знала о фокусе или экспозиций, даже не догадывалась, что чего-то не знает, да и не хотела знать. Даже сам снимок не так важен, как внезапно пришедшее новое ощущение, что ей дано остановить мгновенье, задержать его, заключив в квадрат или прямоугольник, затем чуть сдвинуть объектив в сторону и изменить это мгновенье по своему желанию или же задать такие рамки будущей картины, которые ей захочется, выбрать именно тот образ, который нравится.
До этой секунды Джез не знала ощущения власти. Теперь же и до конца дней, пока руки ее сжимают фотоаппарат, она не окажется больше ни бессильной, ни беспомощной.
– Джез, ты когда-нибудь остановишься? – мягко спросила дочь Сильвия. – Уже пора обедать. Мне нужно переодеться.
Обернувшись, она выжидательно взглянула на Джез, которая подкрадывалась к ней из-за спины, и в этот самый момент девочка сделала третий снимок. Сильвия как раз начала подниматься с кресла.
– Ой, мамочка, еще раз! – взмолилась дочь. – Ты двинулась! Еще один, последний!..
Сильвия опять рассмеялась, услышав знакомые фразы.
– Еще один раз... – передразнила она дочь. – Мое несчастное дитя, рожденное среди папарацци – охотников за знаменитостями, – должно быть, это внутриутробное влияние!
– Ну мама! Пожалуйста, стой спокойно! Я хочу, чтобы все получилось правильно, – умоляла дочь, и Сильвия покорно опустилась в кресло. – Нет! – Девочка яростно тряхнула головой. – Не так! Подними брови, как будто ты снова спрашиваешь меня, когда я закончу.
– Не просто папарацци, но еще и перфекционистка! Похоже, мы нажили себе хлопот, – проговорила Сильвия, подчиняясь и мысленно укорив мужа: мог бы посоветоваться с нею, прежде чем подарить девочке фотоаппарат.
Она сама фотографией раньше не увлекалась, да и сейчас, несмотря на то, что ее постоянно фотографировали, мало интересовалась тем, что происходит за фотообъективом. Она привыкла быть объектом внимания, никогда не переступала эту границу и, в отличие от других звезд, которых заботила камера, освещение или ракурс съемки, придавала значение только чувствам. Дочь научилась бы большему, подумала Сильвия, будь ее матерью Софи Лорен.
После обеда, когда Сильвия, прихватив с собой Сьюзи, отправилась за покупками на ближайшую ферму, где был рынок и где можно было купить только что собранную кукурузу и прекрасные спелые персики для пирога, Джез осталась дома, настолько поглощенная новым занятием, что пожертвовала ради него поездкой, чего раньше с ней не случалось.
Она бродила по саду, окружавшему гасиенду, стараясь понять, может ли цветок или дерево одарить ее тем же чудом схваченного мгновенья, которое она познала этим утром. Миновав сад, она прошла к конюшням и амбарам, в этот час пустым, поскольку все были на пастбищах, и принялась изучать в объектив пони, собак, бродивших вокруг конюшен, ряд старых железных грабель, висевших вдоль стены, и те самые строения, которые, еще новенькими, фотографировал ее прадед. Она расходовала пленку экономно, боясь, что она кончится раньше, чем вернется домой отец, и она не сможет сделать его портрет.