Все или ничего

Дубровина Татьяна

Через боль так через боль. Нельзя лишать человека свободы выбора.

А спустя два дня произошло еще одно событие, которое оказалось для Ирины более целительным, чем все лекарства на свете, — ее навестил Андрей.

Боевитая нянечка, узнав, к кому он, даже пропуска у него не спросила: видимо, решила, что все посетители больной Первенцевой — спонсоры и благодетели. Может, после визита этого красавчика ее ждет еще одна прибавка к зарплате?

…Оранжевые апельсины, выложенные на больничную тумбочку,

освещали палату, как маленькие солнышки. Их веселый южный аромат перебил витавшие здесь запахи медикаментов и дезинфекции.

И от этого больничная тишина казалась Ире лучшей на свете музыкой…

Если поднести апельсиновую корочку к свече и сдавить ее пальцами, вокруг язычка пламени вспыхнет много-много маленьких пахучих искорок…

Мы проделывали такой эксперимент под Новый год…

Цитрусовый мини-салют!

Помнит ли его Андрюша? Наверное помнит, раз принес именно апельсины, а не бананы и не яблоки.

Тогда он мне сказал:

— Золотые огоньки… Совсем как твои веснушки, только недолговечные. А у тебя на носу искры не гаснут даже зимой.

И пропел под звон фужеров:

— Мой костер в тумане светит, искры не гаснут на ветру.

А еще добавил, что его костер — это я, рыжая, и что возле меня ему всегда тепло…

Кроме фруктов, был еще букет ярко-красных, как сама весна, тюльпанов. Вот ведь, не забыл Андрей, какие цветы Ира любит больше всего!

— Я купил такие же первого апреля, — натянуто сказал он, — но ты исчезла, и они завяли.

— Да, тюльпаны очень нежные, — отозвалась девушка и замолчала, ожидая, что он продолжит беседу.

Сама неспособная на хитрость и недомолвки, никогда не допускающая в своих поступках скрытых мотивов, она и в других людях не могла заподозрить ничего подобного и была доверчива, как младенец.

Только в поединках на фехтовальной дорожке ее интуиция срабатывала безошибочно. А в человеческих взаимоотношениях могла и подвести.

«Пришел — значит любит», — не сомневалась она, и все ее существо ликовало, и боль отступила, и не нужны были никакие наркотические средства для уменьшения страданий. Так что медики могли с легким сердцем отменить уколы. Если бы не гипс и повязки, Ирина, наверное, сейчас прыгала бы от радости!

К счастью, она не ведала о том, что гостинцы, носящие тюремное название «передача», выбирал вовсе не Андрей, и вообще они были куплены на общественные деньги.

Оставалось для нее тайной и то, что Галибин посетил больницу вовсе не повинуясь порыву души, а по поручению коллектива.

«Кто навестит товарища?» — такой пункт числился в повестке дня общего собрания фехтовальной команды ЦСКА.

Всей толпой в больницу ввалиться нельзя: сами понимаете, реанимация, там строго. А если выбирать одного кандидата, то… Какие будут предложения?

— Галибин!

— Конечно, Андрюха! Кто же еще!

— Все знают: они с Иркой… «дружат»! Проголосуем? Единогласно, разумеется!

И

он вынужден был согласиться, хотя вовсе не рвался на эту тягостную встречу. Приятно ли отвечать на вопросы, кого взяли вместо Иры в сборную? Утешать и врать: у тебя, дескать, все еще впереди…

Он не мальчик и отлично знает: жизнь в большом спорте — это гонка на выбывание. Однажды сошел с дистанции — и на тебе ставят крест. Раз и навсегда.

Мучило его и еще одно: а вдруг он в больнице увидит кровь?

У Андрея была одна слабость: при виде крови его мутило. Когда ему во время обязательных медобследований прокалывали крошечным лезвием безымянный палец, он мог упасть в обморок.

«Как так? — мог бы спросить кто-то из непосвященных. — Фехтовальщик — и боится смотреть на раны, пугается даже крошечной царапины? Быть того не может! Мы же читали про Атоса, Портоса и д’Артаньяна!»

Наивные! Тогда, во времена мушкетеров, шпаги и сабли были оружием, а теперь это просто спортивные снаряды. Сражаться на них куда безопаснее, чем, к примеру, играть в футбол, где тебя могут свалить на землю и больно ударить.

Сверкающее острие современных клинков не втыкается в тело, как это кажется со стороны. Легчайшее прикосновение к специальному нагруднику, оборудованному датчиками, — и чувствительные приборы фиксируют укол.

Медицинский укол гораздо страшнее и больнее! Он-то вполне реален!

Но отказаться от неприятного поручения Андрей Галибин не мог: его обвинили бы в бессердечии и, чего доброго, в трусости. И в один миг погибла бы его репутация бесспорного лидера!

Вот он и пришел.

А Ирина молчит, как назло, и он обязан сам подыскивать какие-то слова! Наверное, они должны быть о любви, но… Сейчас Андрей видел перед собой лишь неуклюжий гипсовый саркофаг с человеческой головой и не испытывал к нему ничего, кроме брезгливости.

Разве у этого бесформенного обрубка осталось что-то общее с тем гибким, жарким, юным девичьим телом, которое он обнимал еще совсем недавно?

Ничего не осталось.

Даже капельки пота у нее на лбу! Они какие-то нездоровые, некрасивые! Это совсем не тот пот, что выступал на ее коже во время бешеной любовной схватки!

А она, уродливая, просит:

— Поцелуй меня, Андрюша…

Приходится наклониться и, превозмогая отвращение, слегка коснуться губами этого мокрого лица.

— Почему в лоб? — спрашивает она. — Как будто я покойница.

Фу, гадость, даже холодные мурашки бегут по спине. Если вдуматься, она и в самом деле почти что покойница. Женщина, лишенная тела! Голова профессора Доуэля. А ведь тело в женщине главное! Что еще можно в ней любить? Не ум же? И не эту придуманную нытиками-поэтами фикцию — душу?

Поскорее бы закончилась эта пытка!

— …Пожалуйста, в губы. Как всегда!

Быстро, формально, чтобы отделаться, Андрей чмокнул ее в губы.

Ирина блаженно прикрыла глаза:

— Ну вот… Жаль, не могу обнять тебя… Мои руки…