Все или ничего
Шрифт:
Глава 10
УМНЕНЬКИЙ БУРАТИНО
Ирина открыла глаза ровно в шесть утра — совсем как в то время, когда она придерживалась строгого спортивного режима. Впервые за много дней она чувствовала себя выспавшейся.
А солнце светило так ярко!
Первое июня. Сегодня наступило лето. И еще сегодня… исполнилось ровно два месяца с того дня, как ее «хонда» столкнулась с золотистым «саабом»…
Ох, да ведь вчера, в канун этого «юбилея», случилось нечто важное! Может быть, самое
Ира проснулась окончательно. Где же он? Где ее любимый?
— Я здесь, — тут же отозвался Владимир. — Я ведь обещал оберегать твой сон.
Обернутый банным полотенцем, как набедренной повязкой, он притулился на табуретке, пристроив ее в углу комнаты, чтобы было к чему прислониться.
Бедный! А у нее даже кресла в квартире нет.
— Так и сидел всю ночь? — ужаснулась она. — Что ж ты на диван не прилег?
— Ты разметалась, не хотел мешать.
Ира огляделась: под нею была аккуратно расстеленная простыня, в головах — подушка, сверху, как положено, одеяло в пододеяльнике. А заснула-то на голой обивке, это она помнила точно!
— Что все это значит?
— Извини, посамовольничал. Белье нашел в шкафу, это несложно, у тебя мало вещей. Ничего, что покопался?
— А… как удалось все это постелить? Я-то где была в это время? В ванну ты меня, что ли, перегрузил? Или я вставала и у меня провалы памяти?
— Здесь и была. Не видела разве в реанимации, как перестилают постель лежачим больным? Перекатывают человека на бок, кладут сложенную простынку, потом перекатывают обратно, а простыню разворачивают…
— И что, я не просыпалась?
— Не шевельнулась даже!
Ира во все горло расхохоталась:
— Ну и ну! Рано я из реанимации сбежала! По всем статьям еще для них подхожу! Лежачая больная! Постель подо мной перестилают! Ой, не могу, на бочок! Потом на другой! Перекатывают! Как бревно! Слушай, а ты на меня не обижаешься?
Владимир сглотнул слюну:
— Как я могу обижаться, когда… когда у тебя даже на плечах веснушки…
— Ах вот я кто! Бревно с веснушками! Оригинально. Из этого бревна можно выстругать отличненького Буратино. Умненького и благоразумненького. Ирино-Буратино.
— Умненький, боюсь, не получится, — засмеялся и Львов, — но уж неотразименький — это непременно.
— Ну так приступай, папа Карло! Иди же сюда! Попробуй!
Вот странно: вчера, в темноте, они стеснялись друг друга, а сейчас, при свете утреннего солнца, — ни капли.
Отшвырнув свою махровую набедренную повязку, Владимир бросился к ней.
В один миг они превратились из цивилизованных граждан в двух первобытных людей. Но не в тех, самых первых, Адама и Еву, которые только что познали стыд и были изгнаны за это из рая, а в их потомков, полных природной силы, которые и безудержно радовались жизни и для которых весь мир был благодатным
Они, лаская друг друга, шутили и озорничали, — и двадцатилетняя девчонка, и солидный, благовоспитанный мужчина.
— Какой у тебя отличный столярный инструмент, о великий мастер папа Карло!
— Я долго берег его — для особого случая.
— Не попадалось подходящего бревна?
— Все остальные были без веснушек!
— И много их было, остальных?
— Они годились только на растопку.
— Не ври! Тебе нечего топить! У тебя камин — нарисованный.
— Настоящий. Придешь ко мне в каморку — сама посмотришь.
— Как я приду? У меня еще ноги не выструганы. А ну-ка вот здесь… под коленками…
— И пальчики! Какие маленькие, розовые получаются пальчики…
— Тонкая работа!
— И выше… какие красивые бедра, полные, а сама тоненькая…
— Не полные, а накачанные… Это из-за фехтовальной стойки…
— А грудь… маленькая, круглая, как половинка яблочка…
— Ты что? Какая грудь у Буратино?
— Я передумал. Не хочу Буратино. Сделаю Мальвину…
— Мальвину-Ирину! Назови меня по имени!
— Иринушка…
— Володенька.
— Любовь моя… прекрасная моя…
— Ласковый мой… ты слишком осторожен.
— Тебе нигде не больно? Только-только сняли гипс. Боюсь задеть больные места.
— Боишься! Трус! Еще… еще… крепче! Ну!
— Поцелуй меня… милая…
— В губы… в глаза… в волосы…
— Как хорошо! Как будто… в первый раз.
— У нас каждый раз будет первым, правда?
— Правда.
— Каждый день.
— И каждую ночь!
— Ой, Володя, что это? Уже ночь? — вдруг испугалась она. — Посмотри, как темно! Неужели мы с тобой уже… целый день… вот так… потеряли счет времени?
В самом деле, в комнате резко потемнело, будто рассвет еще и не наступал.
Небо за окном стало сизым, утратив всю свою прозрачность. Оно опустилось ниже, придавив землю, и дышать стало тяжелее.
И вдруг небесный свод раскололся пополам с таким треском, будто кто-то разорвал надвое огромную полотняную простыню. А между двумя разлученными половинками разодранного неба, по диагонали, мгновенно пролегло лезвие тонкой сверкающей серебряной рапиры.
— Гроза! — шепнул Владимир.
— Первая — первого июня. В мае не было.
— Потому что в мае мы не были вместе.
— Так это в нашу честь! Да, Володя?
— Конечно.
— Здорово! Значит, теперь гроза будет каждый день?
— И каждую ночь!
— И каждое утро?
— И каждый вечер!
— А работать когда?
— Работу выполнят мои заместители.
— А я? За меня никто на дорожку не выйдет. Как же мои тренировки?
— А сейчас — разве плохая тренировка?
— Прекрасная! До седьмого пота. А соревнования? Прямо здесь устроим?