Все имеет свою цену
Шрифт:
Фрай снова приблизился к двери. Гизелла вцепилась ему в руки, не позволяя отодвинуть задвижку.
— Держите ее, — крикнула Джулия дворецкому. — Она не понимает, что делает.
Продолжая барабанить в дверь, полицейские что-то кричали. Фрай, одной рукой удерживая Гизеллу, другой пытался отпереть дверь, но Гизелла чуть не выцарапала ему глаза.
Один из полицейских разбил дубинкой узкое окно рядом с дверью, запустил руку внутрь и отодвинул задвижку. Дверь распахнулась, и в вестибюль ввалилась целая дюжина людей, которые остановились в замешательстве, увидев сопротивлявшуюся женщину.
При
* * *
На пустыре была мусорная свалка. Когда патрульная машина, в которой ехал Хэллоран, остановилась, он не поверил своим глазам. Разве маленький Бенджамин был какой-то сломанной игрушкой, чтобы его бесцеремонно выбросили здесь?
Кто-то в отдалении поднял вверх пеленку с ржаво-коричневыми пятнами засохшей крови и крикнул:
— Это здесь!
Офицер полиции, — кажется его звали О'Рурк, — попытался взять Чарльза Вейла под локоть, чтобы провести сквозь заросли засохшей сорной травы, но хозяин стряхнул с себя его руку. Чарльз Вейл шел, — нет, скорее вышагивал — по заваленному мусором пустырю, словно на прогулке в парке. Хэллоран следовал за ним. Сердце его сжималось от боли и недобрых предчувствий. К офицеру подошла еще группа полицейских. Хэллоран услышал, как кто-то тихо сказал: «крысы!» и едва подавил рыдание.
Чарльз Вейл поравнялся с группой полицейских и остановился, глядя вниз, на землю. Минуту спустя он покачал головой.
— И как, по-вашему, я могу опознать это? — спросил он О'Рурка.
— Может быть, узнаете пеленки? — мягко спросил О'Рурк.
— Разве я похож на няньку? — спросил Вейл. — Хэллоран, подойдите сюда.
Хэллоран сделал три шага, отделявшие его от Чарльза, и посмотрел вниз.
Он едва справился с жестоким спазмом в желудке, но заставил себя сосредоточить взгляд только на кусочке ткани, мягкой и пушистой голубой ткани, запачканной теперь засохшей кровью, как и найденная прежде пеленка, на которой еще была видна вышивка, сделанная иголкой молоденькой няни Джулии. Он застонал.
— Г-н Хэллоран, — спросил О'Рурк, — это ребенок Вейлов?
— Хэллоран! Скажите же что-нибудь! — потребовал Вейл.
— Да, это он. Маленький Бенджамин. — Хэллоран, едва устояв на ногах, отошел в сторону и его вырвало. Когда рвота прекратилась, один из полицейских помог ему встать на ноги. Хэллоран увидел, как отъезжает машина О'Рурка, в которой сидит хозяин.
Хэллоран сделал неуверенный шаг в том же направлении, но полицейский положил ему руку на плечо.
— Все в порядке, парень. Кто-нибудь из нас отвезет тебя домой.
Полицейский пристально посмотрел вслед удалявшейся машине без опознавательных знаков и сказал:
— Каков, а? Такого ничем не прошибешь. Можно подумать, что это не его ребенок.
Хэллоран в замешательстве уставился на полицейского, обдумывая возможность, которая раньше не приходила ему в голову.
— Нет, — прошептал он.
Полицейский сжал ему плечо.
— Не переживай, мужик. Эй, Монаган, — позвал он своего напарника, — отвези-ка этого парня в ближайшую пивнушку и заставь выпить хорошую порцию виски. А потом доставь домой.
Монаган сразу же подошел и взял Хэллорана под локоть.
—
Монаган, молодой парень, посмотрел на Хэллорана с сомнением.
— Вы уверены?
— Домой.
Он примет душ, смоет с себя запах этого страшного места, а потом поедет в больницу. Как там хозяйка, думал он. Бедная, бедная хозяйка.
* * *
Придя наконец в сознание, Гизелла обнаружила, что находится в больничной палате. Она понятия не имела, сколько времени пробыла здесь. Лежа на жестком матраце, она следила за лучами восходящего солнца, освещающими шторы на окнах. Потом она услышала мерное постукивание. Это сиделка вязала что-то на спицах, сидя в уголке.
В коридоре, за закрытыми дверьми палаты, послышалось тарахтенье столика на колесах, раздался негромкий стук в дверь. Сиделка отложила вязание и поспешила к двери, бесшумно ступая в обуви на мягкой подошве. Она открыла дверь и что-то сказала женщине, которая привезла поднос с завтраком. Желудок Гизеллы отреагировал на запах пищи болезненным спазмом.
— Какой сегодня день? — спросила она хриплым голосом, который словно заржавел, оттого что им давно не пользовались.
Обе женщины вздрогнули от неожиданности и повернулись к ней.
— Вторник, — ответила сиделка.
— А число?
— Двадцать четвертое февраля.
Следующий вопрос замер у нее на губах, но обе женщины это заметили и отвели глаза, не в силах встретиться с ней взглядом. Она отвернулась к стене.
— Пойди позови врача, — сказала та, которая занималась вязанием. Гизелла услышала, как ноги, обутые в туфли на мягкой подошве, приблизились к ее койке.
— Позвольте, я приведу в порядок ваши волосы, — сказала сиделка.
* * *
Выполнив свою обязанность, Клара Пейн снова принялась за вязание. Ее подопечная была вымыта и причесана. Никому бы и в голову не пришло, что она практически находится в бессознательном состоянии, напичканная успокоительными лекарствами.
Врач согласился на это, выполняя пожелание ее мужа, который, надо сказать, щедро оплачивал его услуги. Клара же считала, что лечить таким методом убитую горем мать неправильно. Если бы ей только позволили выплакаться, выкричаться, как это сделала бы любая другая женщина, горюющая о своем погибшем ребенке, то она не лежала бы тут с застывшим отчаянием на лице, как будто ей было бы лучше умереть самой.
Вместе с врачом пришел ее муж. Клара, как и тогда, когда его жену привезли в больницу и она увидела его в первый и единственный раз, подумала, что он странный тип. Красивый, как женщина, но холодный и замкнутый. Возможно, конечно, что на него так своеобразно повлияло горе.
Врач наблюдал с порога палаты, где госпожа Вейл его не видела, как ее муж подошел к койке. Ему не был слышен разговор, который велся шепотом, зато Клара слышала все. Она хотела уйти, чтобы супруги могли побыть наедине, но побоялась, что это лишь отвлечет их как раз в тот момент, когда им больше всего нужно было сосредоточить внимание друг на друге, а потому она осталась на своем месте.