Все изменяет тебе
Шрифт:
Я перешел на зеленую площадку, где мы вместе с Феликсом аккомпанировали певцам и танцорам. Оттуда я решил пройтись вдоль по тропинке, по которой я следовал за Элен Пенбори. Караульный, один из многочисленных охранников, нанятых Пенбори и дежуривших на улицах Мунли после наступления темноты, вошел в круг света сигнального штормового фонаря, повешенного на стене здания, соседнего с лавкой Лимюэла, вперился в скрывавшую меня темноту и крикнул: «Кто там?» Я продолжал хранить молчание и не ответил на его окрик. Стражник прошел вперед. Продолжал и я свой путь. Дойдя до калитки парка, я открыл
Я пролежал каких — нибудь четверть часа или около этого, когда вдруг услышал, как хлопнула калитка. Я стал всматриваться в темноту. Несмотря на ночной мрак, я был уверен, что идет Элен Пенбори. Лицо ее смутно белело, но длинное бальное платье оставалось в тени. Я шепотом поздоровался.
— Кто это?
В голосе ее прозвучал только едва ощутимый оттенок испуга.
— Арфист.
— Что вы здесь делаете?
— Я искал покоя. Выпил эля, очень много ходил и разговаривал, потом меня искусали собаки Плиммона.
Вот и захотелось мне самому поуспокоиться и другим дать отдохнуть от меня. А вы?
— Когда у меня является желание пораздумать над чем — нибудь, я часто прихожу сюда. От бала у меня только голова разболелась. Столько яркого света и смешанных вин… Я охотно осталась бы поговорить с отцом, да у него очередная философская мигрень. Вот я и заглянула на несколько минут сюда.
— Прикажете уйти?
— Как хотите. Мне это безразлично.
— Благодарю. Я останусь. У меня тоже не в порядке голова. Я уж говорил вам об этом звере, собаке лорда. Она немножко пожевала мои пальцы, и меня еще мутит от ее духа и прикосновения.
— Да, Джабец рассказал мне, и я была огорчена. Он порядком выпил и проникся большой нежностью к вам. По его словам, в вас есть нечто аристократическое.
— Кому же лучше знать? Ведь он такой большой знаток этикета для избранных! Сегодня у вас по этой части была недурная практика?
— Да, приятно было опять потанцевать.
— Я имею в виду Плиммона. Вам здорово повезло!
— Ах, вот вы о чем? Да, это порадует отца.
— Джабец говорил, что лорд и ваш отец не очень — то жалуют друг друга. Почему же он вдруг обрадовался?
— Плиммон очень серьезно относится к жизни. В этом отношении он не пара вам или отцу. Многочисленные и сложные обязанности всегда были отцу в тягость. А с тех пор, как здоровье его пошатнулось, он и вовсе готов капитулировать перед жизнью, да еще на самых невыгодных условиях. Мой брак немалая победа, и это хоть чуточку утешит его. С Плиммоном он сможет создавать проекты и строить планы, сколько душа пожелает. В этом браке нет и не найдется ни одной, даже
— Почему именно мне вы говорите все это?
— Я бы сказала парку, если бы вы не подвернулись под руку. Не очень обольщайтесь моей откровенностью. Очень часто я веду здесь диалоги просто с ночью. Рассматривайте себя как часть виноградника. Кроме того, вы, по — моему, какое — то существо совершенно не от мира сего, нечто вроде полуночного духа, и перед вами коварство и маскировка — бесполезная трата здравого смысла.
— Этот брак дает вам власть?
— Да, много власти.
— Значит, Эйбель был прав?
— Какой — такой Эйбель?
— Хозяин одной таверны. Он обрисовал мне ваш характер.
— Надеюсь, что таверна — то его высшего класса? Так что же он сказал обо мне?
— Он считает, что ваши мечгы — имперского размаха. Так что, учитывая ваш характер, надо ждать, что вы возродите тот кладбищенский мир, который в свое время здесь насаждал ваш дед.
— Я бы не очень полагалась на ясновидение кабатчиков!
— Как же будут обескуражены все остальные соискатели вашей руки!
— Кого вы подразумеваете?
— Радклиффа, капитана. Плиммон, верно, смешает все их карты?
— Конечно, и им это известно. Радклиффу придется удовольствоваться своими литейными, а капитану — идеей дисциплины и долга. Один из них — погорячее, другой — похолоднее, чем я, но и тот и другой утешатся.
— А вы готовитесь совместно с супругом царить над державой, из которой печаль и раздоры будут изгнаны на веки вечные?
— Мы будем действовать во имя высшего благополучия наших подданных. Спокойной ночи. Можете оставаться здесь, если угодно. Виноград уже достиг, по — моему, такой степени спелости, когда присутствие чужеродного тела не может повредить ему.
— Спокойной ночи.
— И держитесь в стороне от рискованных путей, арфист. Мне грустно было бы узнать, что на вас нужен хлыст.
— Постараюсь. Впрочем, скоро я буду слишком занят — надо прощаться, кое — кому пожелать счастья, кое- кого послать к черту. Мне некогда будет досаждать принцам и их замороженным дамам. Смотрите, не откусывайте больше, чем вы в силах прожевать! Забочусь я не о вас, а о тех простых людях, которых вы собираетесь кусать. — Я приподнял правую руку с грубо намотанной на ней повязкой. Дьявольски неприятная штука быть покусанным!
Калитка стукнула. Элен исчезла…
Через два дня Пенбори собрал самых надежных из своих рабочих — их оставалось теперь не так уж много! — и велел им выгрести жар из печей. Мы наблюдали за этим со склона холма. Какое волнующее зрелище! Глядя, как появляются и исчезают во тьме громадные кучи вынутого из печей раскаленного угля, мы переживали острое чувство обреченности. Радклифф обдуманно организовал церемонию гашения печей! Все население Мунли и его окрестностей с тревогой в глазах наблюдало за процессом охлаждения, но только в очень немногих сердцах на смену зареву, угасавшему в сумраке ночи, вспыхивал другой огонь — огонь презрения и вызова. Только легкая судорога исказила лица людей, когда они убедились в наступлении этого унизительного и мистически грозного часа.