Все изменяет тебе
Шрифт:
Джон Саймон был рядом со мной. За ним стояли Уилфи Баньон, братья Эндрюс и пять или шесть других парней. Джон Саймон в это утро вернулся из Уэстли и с той поры неустанно принимал доклады связных, непрерывно сновавших взад и вперед и доносивших то о прибытии иоменов, то о появлении конной милиции графства и небольшого отряда только что набранной в Тодбори пехоты. Солдаты были расквартированы в здании муниципалитета и в тавернах Мунли. Человек двадцать уже устроились на постой в «Листьях после дождя». Четверо расположились в самом начале тропинки, которая вела в долину, к домику, где жили Брайеры.
Когда
— Вот первая глава и закончена, — сказал он. — Заходите — ка, ребята!
Мы последовали за ним в дом. Миссис Брайер сидела в своем кресле у камина, лицо ее было бледно от волнения, глаза не отрывались от серого чулка, который она Еязала. Дэви, как обычно, был занят своей непрестанной возней с корзинами и улыбался всем нам. Кэтрин стояла у очага, заваривая чай.
— Раньше чем разойтись, — сказал Джон Саймон, глядя на меня, — мы должны узнать у арфиста, что он собирается делать. Послушай, Алан, мы не хотим подвергать тебя риску, ведь у тебя не было ни малейшего желания ввязываться в наши дела. Если ты предпочитаешь податься назад, по ту сторону гор, то будь здоров, и я надеюсь, что мы еще встретимся с тобой, когда у нас будет побольше свободного времени для пения и для приятных разговоров о человеческой душе. Ну, как ты решаешь?
Кэтрин повернулась и уставилась в меня. Я, и не глядя на нее, знал, что мой уход для нее нежелателен. Я чувствовал, что каким — то образом вклинился между ней и ожидавшим ее полным одиночеством. Вспомнился мне Плиммон с его продолговатой суровой, самоуверенной физиономией — такой свободной от всех чувств, в конечном счете лишь порождающих сомнения в том, что жизнь добра и справедлива. Подумал я и об его таких елейных, но по существу захватнических мечтах, ограниченных в одной своей части только для того, чтобы еще безудержней раздаться в другой.
— Может быть, и я на что — нибудь пригожусь. Останусь.
— Ну и ладно. Уилфи, Льюис, Джон, вы знаете, на какие сборные пункты вам отправиться и что делать. Завтра ночью все мы встретимся на вершине Южной горы, на виду у Мунли и всего графства. Пусть Пенбори видит, что мы здесь не одни и что мы постоим друг за друга до конца, что бы ни случилось.
— А кто из нас будет вооружен? — спросил я.
— Никто.
— Никто? Несмотря на то, что Мунли имеет вид военного лагеря под Ватерлоо? Разве это не безумие?
— Вот что, арфист, — сказал Льюис Эндрюс. — Об этом у нас говорено и переговорено сотни раз. Пенбори, конечно, горнозаводчик, но он вовсе не так жесток и глуп, как большая часть людей его класса. Покажи ему моральную силу — и он смягчится, наш труд станет легче, а карманы — тяжелее. Джон Саймон повторял нам это бог весть сколько раз, и мы верим ему. Так что мы соберемся ночью на Южной горе, неся с собой одни только смоляные факелы. Зато нас будут несметные тысячи, — а великое сияние нашей терпеливой мощи, — оно будет поярче пламени пенборовских плавильных печей — обуздает даже свирепость нашего приятеля Радклиффа.
— И рискованную же вы игру затеяли, вот что я скажу, Джон Саймон! У плиммонов и радклиффов руки чешутся, им нужно показать воинскую доблесть, они тоскуют по ней с того самого времени, как кончилась
— Они не посмеют сделать этого! — сказал Джон Саймон. — Вся страна возмутится, если они позволят себе это. Теперь уж не те времена, когда им приходилось иметь дело от силы с какой — нибудь дюжиной — другой рабочих.
— Я еще и сейчас говорю, — сказал Уилфи Баньон, — что любой склад оружия, любого оружия, в руках сильного противника стоит целой горы доказательств и воззваний. Люди из южных долин собирались было напасть на местные гарнизоны по радиусу в сорок миль и овладеть достаточным количеством оружия, для того чтобы заставить хозяев считаться с нашими требованиями. Но именно Джон Саймон и объявил их план несостоятельным. Он находит, что это было бы безумием.
— Так оно и есть, Уилфи. Стоило бы только Пенбори мигнуть Джервису, и он отыскал бы подходящие статьи закона о нарушении общественного спокойствия. Вот тут — то и была б нам крышка! Горнозаводчики высоко ценят короля, и король, разумеется, признателен за это горнозаводчикам. Назавтра же после того, как нас окрестили бы вооруженными мятежниками, мы заполучили бы против себя тысячу солдат и всеобщую уверенность в том, что мы и вправду опасные гады, и не успели бы мы оглянуться, как были бы стерты в порошок. Убивать — не наше дело!
— А быть убитыми?
— Об этом мы подумаем, когда это станет фактом. Видел ли кто — нибудь из вас Эдди Парра?
— Нет еще. Зачем он тебе понадобился?
— Я послал ему весточку, просил вернуться сегодня сюда. Не знает ли кто — нибудь, где он?
— Позавчера он был в одном из поселков к западу от Годбори. Но ты ведь знаешь Эдди — у этого дьявола никогда не угадаешь, где он вынырнет в следующий раз.
— Чудак он, этот Эдди!
Кэтрин принесла несколько чашек с чаем и поставила их на стол.
— Надо вам глотнуть чего — нибудь горяченького перед дорогой. Садитесь, друзья, за стол и пейте.
— Ты тоже один из связистов? — спросил я у Джона Саймона.
— Конечно.
— Берегись. За тобой установят особую слежку. Не успели еще солдаты явиться сюда, как они расставили патрули на всем участке между Мунли и твоим домом. Они набросятся на тебя, как только ты покажешься. Не понимаю, почему, собственно, они до сих пор не пожаловали сюда, чтобы взять тебя.
— Они, может быть, хотят сначала разведать, во что выльется сопротивление. Нет им смысла посадить меня за решетку раньше, чем км станут известны имена других вожаков и их планы.
Я отошел с моим чаем в угол, и Уилфи Баньон присоединился ко мне. Уилфи никогда до конца не верил, что я на что — нибудь годен, и ясно было, что теперь он даже больше, чем обычно, сомневается в моей устойчивости. Пока мы так стояли, готовые встретить любые неожиданности, я лишний раз убедился в том, что Уилфи все еще относится ко мне, как к совершенно постороннему человеку.
— Уилфи, — сказал я, сморщив лицо от первого глотка крепкого горьковатого чая, — помнишь, что ты рассказывал мне о твоем брате Сэме?