Все к лучшему
Шрифт:
— Ладно тебе, Зак, это же просто ужин. Сущие пустяки.
— Ошибаешься, — отрезаю я. Никогда бы не подумал, что голос может подниматься из паха, но сейчас, заговорив чуть громче, я чувствую острую боль именно там. — Это не пустяки. Отнюдь не пустяки. Потому что раньше мы с тобой не ходили в кафе. Никогда в жизни. И никогда не общались, как отец с сыном. И ты не можешь вот так вот взять и свалиться как снег на голову, заявиться на концерт Мэтта, потом припереться ко мне в комнату, рассесться за моим столом как ни в чем не бывало,
Тут мне приходится замолчать, потому что, черт побери, у меня дрожит голос, и я чувствую, как к глазам подступают слезы, а я ни в коем случае не могу допустить, чтобы Норм это видел, потому что тогда он будет прыгать от радости оттого, что ему удалось добиться своего, возгордится, что навел-таки мосты, придет в буйный восторг от самого себя, решит, будто сумел подобрать ко мне ключик. День прошел омерзительно, я на взводе по тысяче разных причин, и меньше всего мне сейчас хочется подкреплять, пусть и невольно, непоколебимую дурацкую уверенность Норма в том, что несколько широких жестов способны исправить отношения, которые по-хорошему надо строить (или восстанавливать) годами.
— Ты прав, — соглашается Норм. Он в нерешительности стоит возле кровати, нервно приглаживая жидкие пряди волос. — Это не пустяки. Я не хотел задеть твои чувства. Прошу прощения.
— Забудь, — бросаю я, раздраженный собственной реакцией и его примирительным тоном.
— Зак, — продолжает Норм. — Я всегда гордился своим умением читать людей и хочу поделиться с тобой тем, что увидел в тебе.
— Не стоит.
— Ясно как день, что ты на меня злишься.
— Да ты экстрасенс!
— Я же сказал: ясно как день, — не сдается он. — Но это еще не все. Разумеется, я не всем нравлюсь…
— Еще бы.
— … так что я знаю, о чем говорю. Ты сердишься на меня, но как-то рассеянно и вяло. Тебя как будто что-то слишком сильно тревожит, и ты не можешь как следует на меня разозлиться. Посмотри на Мэтта, — с восхищением произносит Норм. — Вот уж кто умеет злиться!
— Тебе не нравится, что я недостаточно зол на тебя?
— Нет, я лишь пытаюсь разобраться, в чем дело. И вот что я понял: да, ты, разумеется, сердишься на меня, но сейчас это для тебя не главное. Вчера на концерте ты напился, причем явно не с радости, а с горя. Мне показалось, ты чем-то сильно обеспокоен. — Он улыбается мне. — Ты постоянно из-за чего-то волновался, даже в детстве. В грозу всегда спрашивал меня, есть ли у нас фонарик. Тебе было всего пять лет, а ты уже переживал, что мы останемся без света. Помнишь?
— Нет, — вру я.
— Ну и ладно. Мне лишь показалось, что я не вхожу даже в первую десятку проблем, которые тебя сейчас волнуют. Я не знаю, что у тебя стряслось: может, неприятности на работе, или с невестой поссорился, или еще что-то. Но я уверен: дело не во мне.
— Ты себя недооцениваешь, — отвечаю я. — Все-таки ты есть в списке.
Норм устало
— Что это у тебя? — спрашиваю я.
— Я пишу мемуары, — не смущаясь, признается он с таким уморительным видом, что я хохочу в голос.
— Чего смеешься? — обижается Норм.
— Мемуары! — повторяю я, не в силах остановиться.
— Именно, — запальчиво подтверждает он. — Если хочешь знать, я уже показывал их кое-кому из друзей в издательствах, и они очень заинтересовались.
— Кто бы сомневался, — улыбаюсь я и вижу, что его это раздражает.
— Ну так что, мы пойдем в кафе или как? — с досадой спрашивает он.
То ли виноваты последние двенадцать сумасшедших часов, то ли мысли о смерти, или я просто напуган и мне нужен отец, причем любой, а может, дело в том, что я впервые за последнее время рассмеялся, но я вдруг отвечаю, неожиданно для самого себя:
— Ладно, пошли.
— Слава тебе господи, — говорит Норм.
Глава 17
Мы ужинаем в «Гастрономии Арни», стилизованном под кофейню ресторанчике на Бродвее.
— Привет, парни, как дела? — интересуется официантка, протягивая нам меню.
Она высокая и стройная; длинные светлые волосы неестественного платинового оттенка собраны в хвост, просунутый в застежку бейсболки. Норм с ухмылкой знатока оглядывает девушку с головы до ног.
— Замечательно, Пенни, — отвечает он, прочитав ее имя на табличке. — Спасибо. А у тебя как?
— Все хорошо, — без особого восторга произносит официантка.
— Ты сегодня отлично выглядишь, — не унимается Норм.
— Спасибо. Что вам принести?
— А что у вас самое вкусное?
— Не знаю. Чего бы вам хотелось?
— Вообще-то я привык познакомиться с женщиной поближе, прежде чем отвечать на такие вопросы, но раз уж ты спросила… — Норм громко смеется своей шуточке, заговорщицки подталкивая меня локтем и улыбаясь окружающим — невольным свидетелям его остроумия.
— Норм, — цежу я сквозь зубы.
— Прошу прощения, — продолжает он, не сводя глаз с официантки, — моему сыну не нравится, когда его старик заигрывает с девушками.
— У вас неплохо получается, — комментирует Пенни.
Норм хохочет, не замечая сарказма, как будто она кокетничает с ним.
— Если я сделаю красивой девушке комплимент, никто ведь не упадет в обморок, верно?
— Я сейчас упаду в обморок, — перебиваю я, и Норм опять разражается смехом.
Я ловлю взгляд Пенни и хочу ей объяснить, что мы с ним много лет не виделись и он уломал меня прийти сюда, а потом извиниться за беспокойство.
— Нам надо подумать, — уныло сообщаю я.
— Тогда я к вам попозже подойду.
Пенни с улыбкой возвращается к стойке, и я понимаю, что переоценил ее реакцию на Норма.