Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
А еще Ане не давал покоя вопрос: Элина намеренно молчала и не хотела обмениваться номерами телефонов, или «тупанула» заодно с ней. Когда более верным казался второй ответ на вопрос, Ане до слез было обидно за такую оплошность, но а когда одолевал первый, она клялась при встрече со старшей подругой первым же делом «разбить ей морду».
Всю последующую неделю, как уехала Элина, телефон Ани молчал. Лишь Татьяна Алексеевна позвонила в четверг уточнить у Ани, что ей надо бы прикупить.
— Не надо мне ничего! Сигарет блок, — и бросила трубку, все такая же расстроенная, как и в тот день, когда входная дверь отделения хлопнула, разделив поделившихся друг с другом тайнами сердца подруг.
Ходила она
От обиды ночью спалось еще хуже. Аня, забывая, все старалась нащупать свою мягкую игрушку и не знала, расстраиваться ей, или наоборот — радоваться, что собачки у нее теперь нет, но зато она у Элины — страдающей по ночам от скрежетов острых ножек сколопендры. Во всяком случае спать с пустыми руками было уже не просто и приходилось жертвовать некоторым комфортом, выдергивая из под головы подушку и забирая ее под одеяло. Так сон находил гораздо быстрее и окутывал Аню он мягче, нежнее.
Но просыпалась она крайне недовольная, нервная и даже возбужденная неугасаемой обидой. Приподнимется не вставая и бросит взгляд на пустую заправленную кровать у противоположной стены палаты, а потом пойдет курить, не умывшись и даже не заварив кофе.
— Расскажешь, что случилось? — нагнала интерн сидящую на скамейке с сигаретой еще не проснувшуюся, растрепанную в волосах Аню.
— Нет, — недружелюбно ответила та. — Я уже все рассказала, что могла.
— И воображение иссякло? — присела она около. Ни коим образом интерн не хотела посмеяться над Аней. Разговаривала она добродушно, часто улыбаясь своей подопечной. Воспринимала она Воскресенскую, как еще совсем несмышленую девочку, но сообразительную и вполне неординарную с некоторыми особенными чертами своеобразной личности. Но в первую очередь, Аня — это несчастный, запутавшийся, со множеством страхов и комплексов подросток.
— Ага, — как отрезала Воскресенская. — Уже и придумывать не хочется.
— Тебе надо понять одну вещь. Я сейчас тебе это не как врач говорю. Просто совет по дружески, между нами. В некоторых случаях, когда в жизни от нас требуется пережить ту или иную неприятность, никакая медицина не может так нам помочь, как мы сами. Может быть я не права, но сейчас, мне кажется, это более верно в твоем случае. Иногда надо набраться терпением и стиснув зубы идти дальше — продолжать жить. И тебе бы надо научиться так. Не хочу сказать, что у тебя нет психических проблем, но в любом случае, терпение — это главное. Между нами, хорошо? — уточнила она.
— Спасибо, — ответила она холодным, безразличным тоном. За все это время Аня ни разу не посмотрела на интерна.
— Надеюсь, теперь ты меня не будешь прогонять по утрам.
***
Подход интерна — правда, довольно запоздалый — сработал. Больше Аня не воспринимала эту девушку в белом халате и толстой оправе как нечто не нужно-назойливое, словно надоедливая муха, в жару залетевшая в комнату. Неохотно, но Аня стала что-то мямлить — по другому и не скажешь — по прежнему лежа на кровати, правда, не лицом к стене. Интерн в свою очередь перестала расспрашивая ее, между слов выискивая слабо заметные, укрытые на дне двух зеленых озер рыжие камешки. Краткий разговор — от силу в минут пять — стал напоминать больше беседу двух слабо знакомых девушек. От девушки в халате больше исходили простые, незатейливые советы, как не замыкаться в себе, больше общаться, стать немного открытой и все в том же духе.
Советы интерна немного помогли Ане «проснуться» и наконец написать давно умолкшей своей «придурковатой Ленке», да и общаться больше не с кем Аня не могла. Кругом
Все больше после ухода Элины она погружалась в себя, к тому же необычайно остро замечая, как стремительно летний август преображается в сырую и холодную осень. Вместе с тем чувствовала, как с голубым небом ясной погоды словно засыпает миленькая девочка Агния и просыпалась хмурая убогая Аня. Все раздражало!
Раздражала Оксана Павловна — средних лет женщина, — перед обедом носившаяся по коридору из одного его конца в другой, будто каждый раз вспоминая, что опаздывает попасть в противоположный. Ее ноги нервно дергались ходуном, даже когда она лежала в кровати. Аня теперь с трудом себя сдерживала, чтобы не поставить ей подножку, а поняв, что вот сейчас, в эту самую минуту ее нога как раз таки вытянется мимо проходящей женщины, она бессильно убегала в палату. Но в палате не лучше. На Веру смотреть противно, особенно по утрам, когда ей делают укол, чтобы купировать синдром, который уже месяц как все не купировался. Сидит и поливает свою засаленную блузку струей слюны, да медленно, асимметрично моргает: одно веко за другим и обратно. Света опять лежит, как похороненная в мавзолее: не встает третий день, будто и впрямь померла. До того «остроносая» ходила бодрая и все наравилась побыстрее узнать, как у каждого дела, но депрессия взяла свое и это ее состояние Аню устраивало гораздо больше.
Еще, вчера приехала новенькая — ровесница Ани, может на год, или полтора старше. Первым делом полезла знакомиться. Учитывая совет своего интерна, Воскресенская решила не пренебрегать новым знакомством и неохотно пошла на контакт, который продлился не больше часу, в который обе молчали не зная, что и сказать друг другу. Аня даже предприняла шаги, чтобы найти общие темы, и первым делом повела во двор учить новенькую курить. Это не дало результатов, но Аня не останавливалась и предложила ей кофе, но узнав что новенькая не пьет кофе, потому как ей, по словам мамы, слишком рано употреблять такие напитки, Воскресенская вспылив прокричала ей, чтобы та больше и близко не подходила, «а иначе лишу глаз».
Странно — Элина тоже не курила и кофе не пила, конфеты Ани ела только из вежливости, но с ней все было гораздо проще. Были в ней качества, которые извиняли подругу за такие явные недостатки.
Написав краткое — как между прочим — сообщение Лене — единственно оставшейся, как оказалось, хорошей подруге, Аня то и делала, что проверяла, не было ли прочитано сообщение, но и эта умолкла. И молчание это, так угрожающе повисшее теперь над Аней, все больше расстраивало ее, а вместе с тем злило. Одно из двух, решила она, либо у Ленки опять хандра с обострением на осень, либо эта «проповедница святой и чистой дружбы забыла» Аню, запертую здесь одной, брошенную близкими, всеми оставленную, никому не нужную.
— Уроды, — говорила она и уходила курить, либо теряя самообладание среди тихого часа зарывалась под подушку с одеялом, чтобы пожалев себя, смыть парой слезинок тяжелый груз со своего детского сердца.
5
Этим теплым, но затянутым тучами утром августа месяца, в 10 часов 35 минут разбавленная морфием кровь Дарьи Николаевны перестала циркулировать. Первым делом о смерти женщины информировали Татьяну Алексеевну, как единственную из тех, к кому можно было обратиться. Сведений о других лиц, возможных родственников, кроме дочери, у персонала больницы не было, а осмотрительная Татьяна Алексеевна еще с первого дня посещения Дарьи Николаевны оставила свой номер телефона на всякий возможный случай.