Все люди смертны
Шрифт:
— Почему никто не поет? Если людям весело, они поют. Вам ведь весело, так?
— Мы рады вашему успеху, — произнес Санье с задушевным и многозначительным видом.
— Тогда спойте.
Санье улыбнулся и вполголоса затянул американскую песенку.
— Громче! — потребовала она.
Он не стал повышать голос. Она прикрыла рукой его рот и гневно приказала:
— Замолчи! Петь буду я!
— Не устраивай скандала, — прошептал Роже.
— Какой же это скандал, если я спою?
И она аффектированно начала:
ДевицыГолос не повиновался ей; она откашлялась и начала снова:
Девицы Камаре твердят, что девственны они… Но стоит им в постели оказаться…Она икнула и почувствовала, что кровь отхлынула от лица.
— Простите, — светским тоном пробормотала она. — Пойду в туалет, может, вырвет…
Слегка пошатываясь, Регина проследовала через зал. На нее смотрели все: друзья и совсем незнакомые люди, посетители, официанты, метрдотель, но она прошла сквозь эти взгляды, будто привидение сквозь стену. В зеркале над раковиной она обнаружила собственное отражение: бледное лицо, напряженные ноздри, комочки пудры на щеках.
— Вот и все, что осталось от Розалинды.
Она склонилась над чашей унитаза, и ее вырвало. Что теперь? — подумала она.
Она спустила воду, промокнула рот и уселась на край унитаза. Пол, вымощенный плиткой, голые стены, — будто это операционная, или монашеская келья, или палата в доме умалишенных. Ей не хотелось возвращаться в зал; те, кто остался там, ничем не могли ей помочь, не смогли даже развлечь сегодня вечером; она скорее останется здесь на всю ночь, на всю жизнь, замурованная в белых стенах, в одиночестве, погребенная, забытая. Она поднялась. Ни на миг она не могла забыть о нем, о том, кто не аплодировал, а лишь пожирал ее взглядом, не имевшим возраста. Это мой шанс, мой единственный шанс.
Взяв в гардеробе пальто, она уже на выходе крикнула им:
— Пойду проветрюсь!
Выйдя из ресторана, она остановила такси:
— Отель «Гавана», улица Сент-Андре-дез-Ар.
Она прикрыла глаза, несколько секунд ей удавалось сохранять внутреннее безмолвие, потом мелькнула усталая мысль: это дурацкая выдумка, я в нее не верю. Она заколебалась. Можно было постучать в перегородку и велеть отвезти ее в «Тысячу и одну ночь». И что потом? Верить или не верить? Что толку в словах? Ей был необходим он.
Регина пересекла обшарпанный дворик и поднялась по лестнице. Она постучала в дверь. Никто не ответил. Она села на холодную ступеньку. Где он сейчас? Что за немеркнущие видения осаждают его? Она сжала голову руками. Надо верить в него, верить, что сотворенная мною Розалинда бессмертна и она пребудет бессмертной в глубине его сердца.
— Регина! — воскликнул он.
— Я ждала вас. Я вас долго ждала. — Она поднялась. —
— Куда?
— Это не важно. Я хочу провести ночь с вами.
Он открыл дверь своей комнаты:
— Заходите.
Она вошла. Да. Почему бы и не здесь, среди этих потрескавшихся стен… Под его взглядом она была вне времени, вне пространства, обстановка не имела значения.
— Где вы были? — спросила она.
— Бродил в ночи, — ответил он и, дотронувшись до плеча Регины, добавил: — А вы… вы ждали меня! Вы здесь.
Она усмехнулась.
— Вы не аплодировали мне, — сказала она.
— Мне хотелось заплакать, — ответил он. — Может, в другой раз мне это удастся.
— Фоска, ответьте мне. Этой ночью вы не должны мне лгать. Все это правда?
— Разве я вам когда-нибудь лгал? — спросил он.
— Это не мечты, вы уверены в этом?
— Разве я похож на сумасшедшего? — Он опустил руки на плечи Регины. — Дерзните поверить мне. Дерзайте!
— А вы не могли бы предоставить мне доказательство?
— Могу.
Он подошел к раковине, а когда повернулся, Регина увидела, что он держит в руке бритву.
— Не бойтесь, — сказал он.
Она не успела пошевелиться, как из горла Фоски хлынула кровь.
— Фоска! — вскрикнула она.
Он пошатнулся и опустился на кровать; он лежал с закрытыми глазами, из разверстого горла струилась кровь. Рубашка, простыни были залиты кровью, она капала на пол. Вся кровь, что была в его теле, изливалась через глубокую зияющую рану. Схватив полотенце, Регина смочила его в воде и прижала к ране. Ее тело сотрясала дрожь. Она в ужасе всматривалась в лицо, где не было больше ни морщин, ни сияния юности, оно принадлежало трупу: на губах выступила пена, и казалось, что он больше не дышит.
Она позвала:
— Фоска! Фоска!
Он приоткрыл глаза и выдохнул:
— Не бойтесь.
Он нежно отстранил ее руку, снял окровавленное полотенце. Кровь остановилась, края раны сдвинулись. Над воротничком рубашки, окрасившейся в темно-красный цвет, остался лишь длинный розовый зарубцевавшийся шрам.
— Это невозможно, — выдохнула она.
Закрыв лицо руками, она расплакалась.
— Регина! — выдохнул он. — Регина! Вы верите мне?
Она долго лежала неподвижно, прижавшись к этому близкому и таинственному телу, оно жило там, где времени не существовало. Потом она подняла глаза, во взгляде ее слились ужас и надежда.
— Спасите меня, — произнесла она. — Спасите от смерти.
— Ах! — вырвалось у него. — Это вы должны спасти меня!
Фоска обхватил руками лицо Регины; он вглядывался в ее черты столь ненасытно, будто хотел забрать ее душу.
— Спасите меня от ночи и безразличия, — умоляюще произнес он. — Сделайте так, чтобы я любил вас и вы — как те, другие женщины — существовали. Тогда мир обретет форму. Будут слезы, улыбки, ожидание, страх. Я стану живым человеком.