Все люди смертны
Шрифт:
— Как жаль, — сказал он.
— Почему жаль?
— Все так быстро заканчивается.
— Вы опять?
— Опять. Всегда.
— Вы что, не можете говорить о чем-то другом?
— А как вы можете думать о других вещах? — спросил он. — Как вы умудряетесь верить, что прочно обосновались в этом мире, тогда как через несколько лет вы покинете его, хотя появились совсем недавно?
— По крайней мере, умирая, я буду знать, что жила. А вы… вы мертвец.
Он опустил голову, разглядывая свои руки.
—
— А вы?
— Я? — Он посмотрел на нее. Во взгляде сквозила такая безнадежность, что она испугалась того, что сейчас услышит. Но он всего лишь произнес: — Со мной обстоит иначе.
— Почему?
— Не могу вам объяснить.
— Сможете, если захотите.
— Я не хочу.
— Мне было бы интересно услышать.
— Нет, — сказал он. — Тогда для нас все переменится.
— Вот именно. Может, вы покажетесь мне не таким скучным.
Он смотрел на огонь, высветились глаза, длинный нос с горбинкой, потом взор его погас.
— Нет, — сказал Фоска.
Она поднялась:
— Ну что же. Возвращайтесь к себе, если вам больше нечего сказать мне.
Он тоже встал:
— Когда вы придете повидать меня?
— Когда вы решитесь доверить мне вашу тайну, — ответила она.
На лице Фоски появилось ожесточенное выражение.
— Хорошо. Приходите завтра, — сказал он.
Она лежала, вытянувшись на железной кровати — жутком ложе из металлических квадратиков с осыпающейся краской; ей были видны кусок желтого покрывала и тумбочка со столешницей под мрамор, пыльный, выложенный плиткой пол; но ее больше ничто не задевало — ни отдающий нашатырем запах, ни крики детей, доносившиеся из-за стены; все это существовало безразлично, ни вдали, ни вблизи от нее: не здесь. Во тьме часы пробили девять. Она не пошевелилась. Не было больше ни часов, ни дней, ни времени, ни места. Где-то там остывал соус к баранине, где-то там, на сцене, репетировали «Розалинду», и никто не знал, куда скрылась Розалинда. Где-то там, на крепостном валу, стоял торжествующий мужчина и тянулся руками к громадному красному солнцу.
— Вы в самом деле в это верите? — спросила она.
— Это правда, — ответил он, пожимая плечами. — В былые времена это вовсе не выглядело чем-то необычайным.
— Про вас должны помнить.
— Кое-где об этом до сих пор говорят. Но уже как о старинной легенде.
— А вы могли бы выброситься в это окно?
Он повернул голову и оглядел окно:
— Я рисковал бы разбиться и надолго выйти из строя. Я ведь не так неуязвим. Но тело мое в итоге всегда восстанавливается.
Она
— Вы правда считаете, что никогда не умрете?
— Я не смог бы умереть, даже если бы захотел.
— Ах, если бы я верила в то, что бессмертна!
— И что тогда?
— Тогда весь мир принадлежал бы мне.
— И я так думал, — сказал он. — Это было очень давно.
— Отчего же вы перестали так думать?
— Вам этого не понять: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда.
Он обхватил голову руками. Она смотрела на потолок и повторяла: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда. А этот человек дерзнул так думать, человек, который настолько горд и одинок, что считал себя бессмертным. Я говорила: я одна такая. Я говорила: мне никогда не удастся встретить мужчину или женщину, которые были бы достойны меня. Но я никогда не смела произнести: я бессмертна.
— О, — сказала она, — мне хотелось бы верить, что мне никогда не доведется гнить в земле.
— Это великое проклятие, — сказал он, посмотрев на нее. — Я живу, и в то же время у меня нет жизни. Я никогда не умру, и у меня нет будущего. Я никто. У меня нет ни своей истории, ни лица.
— Есть, — тихо сказала она. — Я вас вижу.
— Вы меня видите… — Он провел рукой по лбу и добавил: — Если бы, по крайней мере, можно было быть абсолютно ничем. Но на земле есть другие люди, и они вас видят. Они говорят, и вы не можете не слышать их, и вы им отвечаете, и вы вновь начинаете жить, зная, что вы не существуете. И так бесконечно.
— Но вы существуете, — сказала она.
— Для вас в этот миг я существую. Но существуете ли вы?
— Разумеется, — кивнула она. — И вы тоже. — Она взяла его за руку. — Разве вы не чувствуете, как моя рука прикасается к вашей?
Он посмотрел на руку:
— Эта рука? Да, но что она означает?
— Это моя рука, — сказала Регина.
— Ваша рука… — Он, поколебавшись, сказал: — Нужно, чтобы вы меня любили и чтобы я любил вас. Тогда вы будете здесь, а я — там, где вы.
— Мой бедный Фоска, — сказала она и добавила: — Я не люблю вас.
Он поглядел на нее и медленно выговорил с прилежным видом:
— Вы не любите меня. — Он покачал головой. — Нет, это ни к чему не приведет. Нужно, чтобы вы сказали мне: я вас люблю.
— Но ведь вы меня не любите, — возразила она.
— Не знаю, — сказал Фоска и, склонившись к ней, резко бросил: — Но знаю, что ваш рот существует.
Его губы прижались к губам Регины: она закрыла глаза. Вспыхнула ночь; она началась давным-давно, столетия назад, и ей не суждено было кончиться. Из глубины времен возникло дикое жгучее желание слиться с ее устами, и она покорилась этому поцелую. Поцелую сумасшедшего в пропахшей нашатырем комнате.