Все люди - враги

Олдингтон Ричард

– О Тони, что мы будем тогда делать?

– Убежим, дорогая. Как только я увижу, что надвигается война такого масштаба, как последняя, мы сломя голову помчимся в самую что ни на есть нейтральную страну, лишь бы там нашелся приют. Но наш утренний завтрак сегодня состоял из одних ужасов, надо придумать к ленчу что-нибудь повкуснее.

Законы и война - слишком много в один день.

– Тони, обещай, что ты убьешь меня, прежде чем пойдешь на новую войну!

– Ничего подобного я тебе не обещаю, дорогая.

Я скоро буду

слишком стар и малоподвижен, чтобы идти на войну. А кроме того, будущая война обрушится на мирное население - и это дает нам надежду на мир.

Когда они вечером садились обедать, Тони сказал: - Знаешь, Кэти, я бы не отказался распить бутылочку стравеккьо, которым так гордится Баббо, мы не пили его с нашего первого завтрака, а ведь с тех пор прошло уже несколько чудесных недель. Надо было спросить этого вина вчера вечером, когда мы все сидели вместе и пили по случаю возвращения Филомены. Заказать им, что ли, бутылочку и попросить в конце обеда присоединиться к нам?

– Закажи вина, дорогой, но не приглашай их сегодня.

– Еще какой-нибудь сюрприз?

– Ты не должен задавать вопросов, Тони. Но достань вина - мне тоже хочется выпить.

– Это хорошо. Я так рад, когда ты наслаждаешься благами жизни. Ты не скучаешь без своего австрийского вина?

– Нет, я ни о чем австрийском не скучаю. Да, кроме того, я уже много лет вовсе не пила вина.

– Приятно, что Филомена опять здесь, правда?
– сказал Тони, стремясь как можно скорее отогнать дурные воспоминания.
– А какая была потрясающая сцена. Тебя когда-нибудь столько поздравляли?

– Я рада, что нашелся хоть один человек, который нас одобряет. Боюсь, что таких немного, Тони.

– А может, и другие одобрили бы, если бы узнали всю нашу историю. Впрочем, какое нам до них дело.

– Но нехорошо, что мы не купили сегодня никакого подарка для Филомены, - сказала Кэти с сожалением.
– Как это я не вспомнила.

– Признаюсь тебе, что я на минутку выбежал из музыкального магазина и купил ей шарф, - сказал Тони.
– Самый пестрый, какой мог найти. Вот почему я и предложил пригласить их, но ведь мы можем преподнести его завтра утром.

– Ты сам ей преподнеси. Она тебя обожает.

– Мы преподнесем его вместе и хором произнесем речь: "Покорнейше просим вас милостиво принять от нас этот нарядный шарф, Филомена". Давай разучим речь. Начинай: "Покорнейше - просим вас - милостиво - принять..." Да ты не смейся, Кэти, разве только, что ты хочешь, чтобы мы оба засмеялись на слове "милостиво". Ну, давай снова...

Когда они уже довольно долго просидели за послеобеденным кофе, Кэти спросила:

– Тони, который теперь час?
– Почти половина десятого.

– Ты был такой хороший и милый, Тони, что позволил мне нести командование, как ты это называешь. Я была не так уж изобретательна по части сюрпризов, но в конце концов самый замечательный ежечасный сюрприз это быть вместе на этом чудесном

острове. Если бы ты стал настаивать, я бы в первую же ночь отдалась тебе, но мне пришлось бы сделать над собой усилие, и это было бы для меня не так радостно, как мне хотелось бы и как это будет теперь.

Подарив мне эти дни и ночи, чтобы я прониклась близостью твоего тела и забыла то, что мне нужно было забыть, ты сделал для меня так много, что во мне словно все перевернулось, и я почувствовала, что я вся твоя; в том состоянии, в каком я была, самые нежные, самые пылкие ласки не могли бы заставить меня почувствовать это сильнее. Достаточно ли я сказала, чтобы выразить тебе мою благодарность?

– Больше, чем достаточно, милая Кэти, больше, чем я заслужил. Мне так легко подчиняться тебе.

– Но больше так не должно быть, - сказала Кэти, - и у меня нет никаких вздорных понятий насчет того, что называется завершением брака. Во всяком случае, сюрприз на сегодняшний вечер состоит в том, что я прошу тебя прийти ко мне в десять часов и взять на себя командование.

– Так, значит, ты?..

– Да, да, я хочу, чтобы ты любил меня так, как любил тогда - давно. Вот почему я говорю тебе - приходи ко мне в комнату, потому что ведь это произошло там, где мы с тобой любили друг друга.

– Ты вполне, вполне уверена, что хочешь этого, Кэти? Ты говоришь это не потому, что у тебя, может быть, какое-то ложное представление, будто мужчина страдает и что это твой долг.

– Нет, милый. Эти три ночи, что я провела рядом с тобой, я так хотела тебя, так. хотела, что едва удерживалась, чтобы не соблазнить тебя. Но я хотела почувствовать себя уверенной. Я хотела, чтобы у меня изгладилось всякое чувство горечи.

Она встала и прибавила:

– Приходи, когда часы начнут бить десять, как только услышишь первый удар. Я буду ждать тебя.

Куранты на башне еще вызванивали последнюю четверть, когда Тони тихонько отворил дверь к Кэти.

Вся комната была пронизана бледным голубоватым светом - так вот для чего ей нужен был непременно голубой шелковый шарф. Он сел на край кровати и нежно поцеловал Кэти; она смотрела на него с улыбкой - глаза ее были ясны и широко открыты, в них не было ни грусти, ни страха.
– Хочешь, я лягу рядом с тобой, моя Кэти?

– О Herz, mein Herz. Помнишь, как я сказала тебе это тогда? Да, я хочу, чтобы ты лег рядом со мной.

Он обнял ее и стал осыпать поцелуями ее лицо, а потом тихонько положил руку ей на грудь, чтобы она почувствовала ее жар на своем теле.

– Ты, правда, хочешь, Кэти, радость моя? Может быть, еще подождать...

– Нет, нет, я хочу теперь, сейчас.

Он прижал ее к себе бережно и нежно и почувствовал, как трепетно льнет к нему ее ослабевшее тело.

Потом Тони заснул и ничего не помнил, пока не почувствовал на своем лице дыхания Кэти. Она прильнула щекой к его щеке, и он услышал, как она сказала: