Все могут короли
Шрифт:
Альберт внимательно взглянул на него. Вид у Вернера и впрямь был не особо цветущий. Не в привычках Бардена было нежничать с подданными, но сейчас он, похоже, превзошел себя. Что-то странное с ним творилось. Если уж ему кто-то был не по душе, он просто избавлялся от этого человека, но не изводил его.
— И смотрит на меня временами так страшно, — продолжал Вернер тихо, чтобы Барден его не услышал. — Смотрит и молчит, а глаза мерцают, как у кошки, и взгляд нехороший. И что ему надо, не пойму. Я же весь перед ним, как на ладони! Он меня насквозь видит.
Вернер был не на шутку взволнован и расстроен. Он был предан императору душой и телом, и не мог понять, чем не угодил императору, что тот к нему так переменился. И ведь Барден должен был знать, что Вернер чист перед ним — кто лучше него умел читать в душах, сердцах и мыслях людей?
— Крепись, — проговорил Альберт тихо. — Я думаю, скоро что-нибудь должно перемениться. Он вообще смурной какой-то в последнее время, особенно после того, что… кхм… случилось с принцессой Туве. Как будто душа у него не на месте, что ли.
Вернер вдруг кашлянул и перевел взгляд за спину Альберта. Тот замолк и обернулся — к ним подъезжал Барден.
— Интриги плетете? — спросил он без улыбки.
— Мы, ваше величество, делимся друг с другом впечатлениями от первого снега, — не моргнув глазом, ответил Альберт.
— И как впечатления?
— Чудесные, ваше величество.
— Ну-ну. Вы вполне можете продолжать обмениваться впечатлениями на ходу. Мы выезжаем.
С этими словами он отъехал в сторону. Адъютанты переглянулись.
— Видишь? — спросил Вернер. — И вот так всегда в последнее время.
Альберт сочувственно сжал ему плечо и повторил:
— Крепись.
Больше ничего он добавить не мог.
Храм Травии на центральной площади Эдеса изнутри и снаружи был убран белыми, тяжелыми, прозрачно-восковыми незнакомыми цветами. Настолько неожиданно было видеть эти цветы в конце октября, что Альберт присвистнул. Огромная их масса была не иначе как доставлена накануне из южных стран, больше им неоткуда было взяться. И стоила эта доставка, наверное, немалых денег и немалых усилий, потраченных на создание магических порталов — иначе не довезти было растения свежими, — но император приказал не скупиться.
В холодном воздухе разливался тонкий, едва уловимый, горьковатый аромат. Альберт зажмурился и потянул носом. На мгновение его окатила волна жаркого воздуха, и он представил себе, какой силы запах источают эти нездешние цветы у себя на родине.
Император спешился, — толпа восторженным ревом приветствовала каждое его действие, — и подошел к первому в веренице экипажей, чтобы помочь своей невесте выйти из него. На собравшихся на площади людей он не смотрел и, вероятно, даже не слышал поднятого ими шума — если только возможно такой шум не слышать. Туве, придерживая одной рукой подол своего свадебного платья, ступила на занесенные тонким снежным покрывалом камни площади. Руку императора она все-таки приняла, хотя сначала Альберту показалось, что она проигнорирует его, как делала всегда.
Первое,
Ей, наверное, было зябко стоять на снегу в тоненьких атласных туфельках, и император понял это. Альберт увидел то, чего никогда еще не видел: император подхватил Туве на руки и так направился к входу в храм, где его уже ждал верховная священнослужительница Травии. Туве была высокого роста, но совсем тоненькая, как девочка, и император нес ее без всякого усилия.
Толпа бесновалась.
Так, с невестой на руках, император вошел в храм Травии.
Год назад Альберту довелось присутствовать на свадебной церемонии, когда выходила замуж его младшая сестра, и потому ничего нового и интересного он не увидел и не услышал. Сам обряд был довольно утомителен; от молитв и бесконечных протяжных песнопений тянуло в сон; в храме было душно из-за большого количества присутствующих гостей. Хуже всего, вероятно, приходилось жениху и невесте: значительную часть обряда они вынуждены были простоять на коленях перед алтарем богини. И хоть пол перед алтарем был покрыт ковровой дорожкой, едва ли он стал от этого намного мягче и теплее.
— Император на коленях, — прошептал над ухом у Альберта хорошо знакомый голос. Альберт обернулся и увидел господина Тармила, неслышно подобравшегося к нему и притаившегося у него за спиной. Гильдмастер магов был облачен в торжественное широченное одеяние из мерцающего синего шелка, его черные седеющие волосы были гладко зачесаны назад. Ехидная улыбка змеилась на губах и морщила шрам на правой щеке. — Прелюбопытное зрелище. Нечасто такое увидишь, не правда ли, господин адъютант?
— Да нет, нечто подобное я уже, кажется, видел, — в тон ему отозвался Альберт. — Лет этак восемь назад, на коронации.
— Вы тогда, должно быть, были совсем ребенком?
— Мне было тринадцать, — с достоинством ответил Альберт. — И я все прекрасно помню.
— Да… — с непонятной мечтательностью протянул Тармил. — Пышная была церемония. И богатый год — две коронации подряд, одна за другой, с промежутком в полгода… Вы были на коронации Люкки, юноша?..
Альберт покачал головой. Ему вдруг представилось, как Барден, совсем юный, стоит в толпе гостей в храме Прайоса и не отрываясь смотрит на коленопреклоненного перед алтарем брата… Говорили, будто ненависть между братьями была сильнее, чем ненависть между Барденом и Карлотой. Альберт пытался понять, как это может быть. Со своим старшим братом Альберт иногда ссорился, иногда — в детстве — они даже дрались, но — ненавидеть друг друга? Это было дико. И уж тем более дико подумать о том, чтобы… своими руками… родного брата… Альберт поспешно оборвал мысль и даже украдкой огляделся по сторонам — не подслушал ли кто.