Всё не так, как кажется
Шрифт:
Оглядываюсь – в палате, кроме меня, три женщины с младенцами. Молодые матери негромко переговариваются между собой, обсуждая сумму благодарности здешним медикам и возмущаясь какой-то санитаркой Галей.
С трудом сползаю с кровати и иду на пост, чтобы выяснить, что с моим малышом и когда мне его принесут.
Глава 14
В детском отделении неожиданно шумно. Комнаты тут имеют стеклянные двери, сквозь которые хорошо видно всё происходящее
– Что, сильно плачет? Ладно, я сейчас приду… Девочки, подержите мне очередь. Малая там плачет. Сейчас успокою и вернусь.
В дальнем конце комнаты медсестра массирует грудь полуобнажённой женщине, помогая сцеживать молоко. Та явно морщится от боли.
– Потерпи, милая, – нежный и мелодичный голос медсестры мало вяжется с резкими движениями её рук, – видишь же, как тут всё застоялось.
Прохожу дальше, пытаясь найти кого-то из медработников, кто может провести к моему малышу и рассказать о его состоянии.
Заглядываю во вторую комнату. В одной детской кроватке поперёк в буквальном смысле слова штабелями лежат туго завёрнутые в пелёнки младенцы и кричат на разный лад. Получается этакий многоголосый хор, на который почему-то никто из персонала не реагирует. Вглядываюсь издали в личики младенцев. От крика они покраснели, из-под пелёнок торчат только щёки и носы. Как в этой куче-мале узнать моего?
Стою на пороге, мнусь, не зная, можно ли мне туда войти. Решаюсь заглянуть в следующую комнату и нахожу там нескольких женщин в медицинских костюмах, сидящих за небольшим столом с разложенной на нём едой. Похоже, у них кофе-брейк. Они совершенно спокойны и расслаблены. Но не могут же они не слышать истошные вопли младенцев?
Одна из женщин поворачивается в сторону и мажет по мне взглядом. Но не обращает внимания и продолжает чаепитие.
От детских криков мне становится нехорошо. Читала на каком-то форуме, что младенцам нельзя давать надрывно плакать – могут выдуть грыжу или развязать пупок. Почему никто не подходит к малышам и не успокаивает их?
Простояв так некоторое время, решаюсь постучать. Одна из женщин неохотно встаёт и выходит ко мне. Смотрит вопросительно.
– Там… дети плачут! – говорю я скороговоркой, чуть повышая тон и показывая рукой в сторону комнаты, откуда слышен младенческий хор.
– И что?
– Разве их не надо успокоить?
– Вот сейчас их мамаши вернутся с флюорографии и успокоят. Я не нанималась возиться с ними.
Нестерпимо хочется спросить, а что, собственно, она тут должна делать, но проглатываю.
– А ты кто? – спрашивает грубо, словно следователь на допросе.
– Келлер, – немного теряюсь, но быстро беру себя в руки. – Мне ребёнка не принесли, сказали, что он в детском отделении под наблюдением.
– Ааа. Так это тебе в реанимацию. Идём.
Глаза
Мандражирую, ноги заплетаются. Мы проходим по коридору вглубь и останавливаемся перед непрозрачной дверью. Женщина стучится и приоткрывает её.
– Ефимовна, тут Келлер пришла.
Ей что-то отвечают. Она поворачивается, бурчит:
– Жди тут, – и идёт допивать свой чай.
Почти сразу ко мне выходит статная молодая женщина. В глаза бросается ухоженность: причёска, кожа, лёгкий макияж. Бейджик гласит, что передо мной заведующая детским отделением Маргарита Ефимовна Соколова.
– Здравствуйте, – едва успеваю проговорить, как врач кивком предлагает следовать за ней.
Мы проходим в ещё одно помещение со стеклянной дверью. В отличие от предыдущих комнат, тут царит тишина, которую разрывает лишь писк аппаратуры. Как так получается, что внешний шум сюда не проходит?
В большой светлой комнате стоит несколько столиков, на которых лежат голые малыши в подгузниках, обмотанные каким-то трубочками, подключёнными к аппаратуре. Маргарита Ефимовна останавливается возле одного из них.
– Вот, знакомьтесь, мамаша.
С сомнением и замиранием сердца гляжу на маленькое тельце. Мраморная грудная клетка размеренно поднимается вверх-вниз. Крохотные ножки и ручки пугают своей миниатюрностью. Чёрный пушок на голове в нескольких местах слипся в сосульки. Мой малыш! Моё маленькое чудо…
На глазах появляются слёзы. Врач что-то рассказывает, пытаюсь вникать в её слова, но всё моё внимание сейчас приковано к маленькому человечку, который, словно почувствовав моё присутствие, начинает ёрзать.
– Несмотря на то, что ребёнок родился раньше срока, вес у него хороший – без пятидесяти граммов три килограмма. В родах была гипоксия, поэтому сейчас он испытывает сложности с дыханием, сатурация низковата. Мы подержим его тут несколько дней, понаблюдаем.
Киваю, как китайский болванчик, поглаживая маленькую тёплую ножку. И задаю глупый вопрос:
– А можно мне его на руках подержать?
Жду отказа. Разве ж это возможно, если ребёнок весь в проводах? Но врач отвечает:
– Давай попробуем, – и отстёгивает несколько проводов.
Она осторожно берёт младенца на руки.
– Ну же, не бойся.
Сердце выпрыгивает из грудной клетки. Руки немного дрожат. Дышу поверхностно. Страшно! Он такой маленький. Кажется, одно неловкое движение – и сломается.
Маргарита Ефимовна помогает мне. Перестаю дышать. Слёзы катятся из глаз. Если бы от счастья или умиления можно было умереть, то я бы уже превратилась в пепел и рассыпалась по полу.
Врач не торопит меня, позволяя насладиться первым тесным контактом с сыном. Сколько таких волшебных мгновений было у неё за годы работы тут? Её уже ничем не удивить. А я… плавлюсь, горю, умираю и возрождаюсь.