Все новые сказки
Шрифт:
Охая, сам себе жалуясь на жизнь, старик Юрген потрюхал домой. Помыл руки, переоделся в чистое и снова сел писать. Через несколько минут в комнату вошла жена. Воскликнула:
— Холод-то какой! — и взялась разводить огонь в камине, хотя таскать дрова в кабинет было нелегко, и Юрген готов был смириться с холодом, лишь бы не утруждаться. А Гретхен подошла к нему, положила руки на плечи: — Опять пишешь Вильгельму?
— Кому еще? — огрызнулся Юрген. — Мы тут надрываемся, работаем, чтобы посылать ему деньги, а он и не пишет! А если и пишет, черкнет две строчки и привет! Только и делает, что пьянствует, влезает в долги у портных, да гоняется за всякими… — он вовремя осекся, сделал вид, будто закашлялся: — …за неподходящими барышнями.
— Послушай, ведь ты в его годы…
— В
— Уж конечно, не позволял, — мягко ответила жена. Он чувствовал затылком, что она улыбается. — Ах ты, мой дурачок, ах ты, мой милый.
И поцеловала его в макушку.
Солнце вышло из-за облака, когда Юрген возник на прежнем месте. Все в саду заиграло, переливаясь самыми разными оттенками — опять Посейдония намекает, предположил Юрген. Цветы кокетливо повернули к нему головки, раскрыли свои бутоны.
— Ну-с? — спросил король Муммельзее. — Как оно там?
— Зубов у меня почти не осталось, — проскрипел Юрген, — в боку все время кололо, в одном и том же месте. Дети выросли и разъехались кто куда. Мне ничего не осталось ждать от жизни, кроме смерти.
— Это не вердикт, — заметил король, — а лишь перечень жалоб.
— Должен признать, жизнь за калиткой — она, как бы это сказать… настоящая. Там все по-настоящему. На ее фоне наша жизнь какая-то плоская, призрачная.
— Ах вот как!
Непоседливые цветные блики потускнели, деревья застонали от ветра.
— С другой стороны, наша жизнь подчинена цели, а та, другая, бесцельна.
— И это верно.
— Но если у нашего существования и есть цель — а я вполне уверен, что она есть — то в чем она состоит? Черт меня подери, если я знаю.
— Невелика загадка! — воскликнул король. — Мы существуем, чтобы развлекать читателя.
— Читателя? Кто же он, этот читатель?
— О читателе, — вскричал король Муммельзее, полыхнув глазами, — лучше говорить как можно меньше. — И встал с трона. — Пора заканчивать нашу беседу. У этого сада два выхода. Одна калитка ведет назад, туда, откуда мы пришли. Вторая — в другой мир. В тот, куда ты только что заглянул.
— А он как-нибудь называется, этот «другой мир»?
— Некоторые называют его Реальность, хотя об уместности этого названия можно поспорить.
Юрген подергал себя за усы, закусил губу.
— Клянусь небесами, выбор нелегкий!
— Но мы не можем оставаться в этом саду до скончания века, Юрген. Рано или поздно тебе придется выбрать.
— Ваша правда. Я должен собраться с духом.
Сад, окружавший его, застыл в беззвучном ожидании. Ни одна лягушка не колебала своим прыжком стеклянную гладь пруда и кувшинки. Ни одна травинка не дрожала на лугу. Даже воздух как будто застыл.
Юрген сделал свой выбор.
Так Иоганн фон Гриммельсгаузен, которого иногда звали Юргеном, бежал из тесных, сковывающих рамок литературы, а заодно — из глубин Муммельзее, сделавшись настоящим человеком, а следовательно, игрушкой капризной Истории. Это значит, что несколько столетий его уже нет в живых. Если бы остался вымыслом, он до сих пор был бы с нами, хоть и не знал бы того богатства впечатлений, которое жизнь обрушивает на нас с вами каждый Божий день.
Правильный ли выбор он сделал? Одному Богу известно. Если же Бога нет, это навсегда останется для нас загадкой.
Американец Спенсер Маллон, гуру, четыре месяца путешествовал по Индии вместе со своим духовным наставником, немцем Урдангом, человеком жестким, но с удивительно мягкими манерами. Случилось это под самый конец того отрезка жизненного пути, который Маллон потом будет называть периодом духовного становления. На третий месяц Маллону и Урдангу выпала большая честь: им разрешили встретиться с йоги — святым, который жил в деревне Санкваль. И вот, когда путешественники добрались до деревни, произошло нечто неожиданное.
46
«Mallon the Guru» by Peter Straub. Copyright © 2010 by Peter Straub.
В хижине было сумрачно и жарко. Маллону указали на ребенка с огромными, безразличными ко всему глазами и тонкими, как веточки, ручками и ножками. Ребенок умирал. Вокруг ноздрей и рта засохли темно-желтые корки.
Не отрывая взгляда от Маллона, крестьянин протянул трясущуюся руку и коснулся кончиками пальцев широкого лба ребенка. Потом жестом попросил Маллона подойти к тюфяку, на котором лежал малыш.
— Ты что, не понимаешь? — промолвил Урданг. — Тебе нужно дотронуться до ребенка.
Маллон протянул руку и неохотно, не осознавая вполне, чего от него хотят и боясь подхватить какую-нибудь страшную болезнь, коснулся пальцами головы ребенка — так, будто ему пришлось на долю секунды опустить руку в ведро с нечистотами.
«Малыш, — подумал он, — надеюсь, мы сейчас увидим твое чудесное исцеление. Иначе моей репутации конец».
Когда его пальцы коснулись мальчика, Маллон вдруг ощутил, будто из руки вырвалась крошечная частичка энергии, пылающий эрг [47] , который быстро и плавно, как ртуть, преодолел невидимую хрупкую стену и проник в череп ребенка.
47
Эрг — единица работы, энергии и количества теплоты.
Во время этого удивительного, невероятного действа отец малыша упал на колени и застонал от благодарности.
— Откуда эти люди узнали обо мне? — спросил Маллон.
— Тут куда интереснее другое: что ты такого сделал, — отозвался Урданг. — И как они это поняли. Когда поговорим с йоги, я предлагаю поскорее убраться отсюда. Подобру-поздорову.
Похоже, Урданг понятия не имел, что здесь произошло. А ведь только что, на глазах у всех, было восстановлено космическое равновесие: птица погибла, а ребенок был спасен. И он, Маллон, оказался связующим звеном между смертью и возрождением. Такое могло случиться только в Индии. Великий йоги примет его в свои объятия, как родного сына, он откроет для него врата своего дома, своего монастыря и признает в нем ученика с выдающимися способностями.