«Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает

Осипов Георгий

По шоссе мчались грузовики и автобусы с покидающими Москву людьми.

На авиационном заводе нас приняли приветливо. Рабочие на руках закатили самолет в ближайший цех, и бригадир пообещал к вечеру поставить на бомбардировщик новую кабину и отремонтировать все неисправности.

Пока ремонтировали самолет, мы с Желонкиным пошли пройтись по Москве. На улицах и в метро царило возбуждение. Люди с чемоданами, мешками и сумками спешили к центру, а от центра — к Казанскому и Курскому вокзалам. Ехали на открытых грузовиках, в перегруженном городском транспорте, на крышах автобусов и троллейбусов. Только на Красной площади было строго и спокойно.

Обойдя Кремль, мы вышли на Каменный мост и остановились. Москва, тревожная и возбужденная, нервно гляделась своими мостами и Кремлем

в колеблющееся зеркало Москвы-реки.

На другой день утром рабочие вручили нам самолет. Свое слово они сдержали. Бомбардировщик стоял как новенький. Дружеские рукопожатия с рабочими, пожелания крепче бить фашистских захватчиков, и через тридцать минут мы уже летим в Гридино.

Жители Москвы и учреждения продолжают эвакуироваться. Грустно. Тяжело. Но мы еще повоюем и Москвы фашистам не отдадим.

От непрерывных дождей летное поле аэродрома Гридино размокло, из-за чего пять дней мы не могли летать. За эти дни техники восстановили четыре самолета, и в полку стало уже пять исправных бомбардировщиков.

В 20-х числах октября комиссар Куфта зачитал перед строем воззвание Военного совета Западного фронта. В нем говорилось:

«Товарищи! В час грозной опасности для нашего государства жизнь каждого воина принадлежит Отчизне. Родина требует от каждого из нас величайшего напряжения сил, мужества, геройства и стойкости. Родина зовет нас стать нерушимой стеной и преградить путь фашистским ордам к родной и любимой Москве. Сейчас, как никогда, требуются бдительность, железная дисциплина, организованность, решительность действий, непреклонная воля к победе и готовность к самопожертвованию…»

После зачтения воззвания летчики, штурманы и стрелки-радисты, выступая на митинге, заверили командование и партию в готовности бесстрашно выполнять боевые задания и, если потребуется, отдать жизнь, но не допустить немецко-фашистские войска к Москве. Командир эскадрильи Лесняк, выступая на митинге, обратился к командованию с просьбой, в связи с очень сложными метеоусловиями — ставить нашим экипажам боевые задачи и на действия днем из-под облаков.

Днем 22 октября наш экипаж и экипаж Митина взлетели для удара по войскам противника на дороге Недельное — Высокиничи [47] . Остальные экипажи полка при взлете не смогли оторваться от аэродрома из-за того, что грунт летного поля от непрерывных дождей сильно раскис.

47

ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201905, д. 1, л. 142.

Сплошная облачность висела на высоте восемьсот метров. Экипаж Митина летел в двух километрах впереди нашего самолета. На дороге от Высокиничей до Черной Грязи мы обнаружили до пятнадцати отдельных автомашин, но они шли на больших дистанциях и бомбить их было невыгодно, а у переправы через реку Протву от Черной Грязи на Недельное скопилось много войск, артиллерии и автомашин противника.

— Боевой, — передает Желонкин.

Слышу запах сгоревших пиропатронов, значит, бомбы сброшены и штурман фотографирует результаты удара.

— Отлично! Горят две машины, — кричит Монзин.

— Командир, впереди два «мессера» атакуют самолет Митина, — сообщает Желонкин.

Сердце екнуло. Самолет Митина крутой горкой по-истребительски уходит в облака. Вслед ему тянется трасса огня от одного из истребителей. «Мессера» проскакивают, а бомбардировщик Митина с опущенным носом и глубоким креном вываливается из облаков. Истребители противника сразу же развернулись и снова пошли в атаку на самолет Митина и на нас. Штурман открыл огонь из спарки пулеметов по атакующим истребителям, отсекая их от самолета Митина, а Митин выровнял самолет и снова с большим углом ринулся в облака. Стрелок-радист Монзин, отстреливаясь, доложил, что один истребитель атакует наш самолет. Под крылом хлестнула трасса вражеских снарядов, но в следующее мгновение я ввел самолет в плотные облака, и атаки прекратились.

Через пять минут пробили облака вниз и осмотрелись. Истребителей

противника не было, но не было видно и самолета Митина. Впереди под нами просматривалось шоссе Малоярославец — Медынь, по которому в обе стороны двигались фашистские автомашины. «Родина зовет!» Снижаемся и штурмуем из пулеметов автомашины врага. Обстрелянная Желонкиным автомашина резко сворачивает с шоссе и переворачивается. Монзину тоже удалось пулеметным огнем зажечь одну автомашину, о чем он с радостью докладывает. Перед Медынью нас снова пытались атаковать два «мессера», но мы сразу же ушли в облака и взяли курс на аэродром. Через некоторое время, пробив облака вниз, мы восстановили ориентировку по Оке и возвратились на аэродром. Самолет Митина, к общей радости, произвел посадку через десять минут после нас. В крыльях и фюзеляже его самолета насчитали около пятидесяти пробоин.

Лейтенант Митин в нашем полку был сравнительно молодым летчиком. Он еще не успел овладеть полетами в облаках и ночью. Поэтому в этом воздушном бою, уходя от атак истребителей в облака с большим углом на максимальной скорости, он каждый раз терял в облаках пространственное положение, вываливался из облачности, выравнивал самолет и снова устремлялся в облака при очередной атаке истребителей. Так это повторялось до тех пор, пока истребители противника не потеряли его.

После этого случая Митин ходил за мной по пятам и все время просил научить его летать по приборам и ночью. Такая возможность представилась только зимой 1942 года. Я научил его летать по приборам и ночью сначала на самолете Пе-2, а затем на боевом самолете. Этого было достаточно, чтобы Митин стал мастером полетов по приборам. Когда осенью 1942 года от нашего полка приказали выделить лучшего летчика во вновь формируемый полк истребителей-перехватчиков, вооружаемых самолетами с радиолокационными станциями перехвата, то выделили лейтенанта Митина.

Из-за раскисшего грунта вести боевые действия с аэродрома Гридино стало невозможно, и командир 8-й авиационной дивизии на другое утро приказал нам пятью самолетами без прикрытия истребителей нанести удар по самолетам противника на аэродроме Синявино и после выполнения боевой задачи произвести посадку на аэродроме Сарыбаево [48] . Несмотря на дождь, низкую облачность и раскисшее поле аэродрома, все экипажи взлетели и одиночно пошли на боевое задание. По маршруту к цели облачность понизилась до двухсот метров, а видимость порой была менее километра. Передние стекла кабины заливало дождем, и ориентироваться можно было только через открытые боковые форточки. Два раза мы заходили на цель, но не обнаружили ни аэродрома, ни самолетов противника, да и в том, что это было Синявино, сомневались и я, и Желонкин. Набрать высоту и уточнить общую ориентировку было невозможно. Тогда мы начали искать запасные цели. Через некоторое время уточнили ориентировку и обнаружили колонну автомашин с артиллерией на дороге Черная Грязь — Высокиничи. Но бомбить с высоты сто пятьдесят метров невозможно, так как самолет подорвется на собственных бомбах. Уточнив курс вдоль дороги, набираем в облаках высоту пятьсот метров, сбрасываем бомбы по цели по расчету времени и берем курс на свой аэродром.

48

ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201905, д. 1, л. 143.

В районе Серпухова пытаюсь осторожно пробить облака вниз, но безуспешно. Высота сто метров, а земли не видно. Снова набираем безопасную высоту и летим в сторону аэродрома. Наконец, между Каширой и Коломной мы вышли под облака, увидели Оку и взяли курс на Сарыбаево. Мещерские леса, над которыми мы летели, под дождем выглядели мрачно и совсем не радовали глаз. Озера, леса, болота без конца.

Несмотря на усталость, мягко сажаю самолет на незнакомый аэродром Сарыбаево. Поверхность летного поля была почти такой же вязкой, как в Гридино, только ее еще не успели размесить колесами самолеты. На стоянку заруливаю почти на полном газу. Выключив моторы, мы укрылись от дождя под крылом самолета и стали ждать автомашины.