Все оттенки красного
Шрифт:
— А ты тогда тут причем?
— А вот этого не долго осталось ждать. Во всяком случае, я отстаиваю ее интересы, можете не сомневаться.
— Хорошо, — кивнул Веригин, — я отдам. Но Нелли сама хотела… А, впрочем, какая разница!
Сопровождаемый Эдиком он пошел к своей машине, синему «Ниссану», из салона бережно достал папку, подержал несколько секунд в руках, а потом с явным сожалением протянул Оболенскому:
— Вот. Только вы, Эдуард, имейте в виду, что обращаться с этим надо бережно.
— Да-да, — рассеянно ответил тот, заглянув в папку
Веригин что-то еще пытался сказать, но Эдик, не дослушав, быстрым шагом направился к своей машине. Вот старый прохиндей! Все воры, никому нельзя доверять в этом доме, никому!
…Он гнал машину по шоссе в сторону Москвы на высокой скорости, надеясь только на одно: Маруся еще спит. Бессонная ночь, большая доза снотворного. Нет, не могла она так быстро прийти в себя, если только не разбудили. А кто разбудил?
Эдик гнал прочь дурные мысли и убеждал себя, что все идет по плану. Отца больше нет, Настя пока молчит, тетя Нелли тоже умерла. Как там говорится? Мир ее праху. Все хорошо, все замечательно, все идет по плану. Ах, мама, мама, надо же было попасть в дом именно этому пистолету после стольких лет! А старший оперуполномоченный еще удивляется, откуда на нем твои отпечатки пальцев! Но сколько же лет этой истории? Их там просто не может быть, этих отпечатков! Мало ли в чьих руках успел побывать «Деринджер»! Он блефует, просто блефует. Или знает наверняка?
Потом, уже добравшись до дома, он нетерпеливо давил на кнопку, вызывая лифт, и переминался с ноги на ногу. Ну, скорее же, скорее! Как медленно!
Трель звонка зажурчала за дверью квартиры, но не последовало никакого ответа. Он прислушался: шагов нет. Еще раз прослушал простенькую мелодию, все еще не веря в происходящее. Потом вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь:
— Маша! Где ты? Маша!
Тишина. Не разуваясь, он прошел через прихожую прямо в спальню. Кровать была не застелена, на столе горы грязной посуды, везде раскиданы испачканные красками тряпки. Самый настоящий бардак. А Маруси нет.
— Маша? Где ты? — прошептал Эдик. — Ты спишь. Я знаю, что ты спишь.
И он начал метаться по квартире, охваченный внезапным приступом ярости: грохнул одной дверью, другой, опрокинул стул, разбил какую-то вазу, на пол упал букет роз. Успевшие увять, цветы были безжалостно раздавлены ногой.
— Я знаю, ты спишь! — кричал он. — Ты спишь!
Маруси в доме не было. В большой комнате на столе он нашел неоконченный пейзаж и на нем записку:
«Мне было с тобой очень весело, корнет. Но сегодня явно не день Бэкхэма».
— Дура! — выругался Эдик. — Девчонка! Дура! Ну, где она теперь? Где?
Она шла по улице, самой красивой улице Москвы, и ела мороженое. Телефонный звонок ее разбудил, отрезвил, заставил прийти в себя. В самом деле, не затем приехала в Москву — романов
Нет, Марусе не хотелось сейчас ни мужа, ни детей. Это не для нее. И ехать по указанному адресу тоже не хотелось. Сначала один заявляет на нее права, потом другой. Да пошли бы они все куда подальше! Надоели! Она свободна. Сво-бод-на. Ото всего и ото всех.
— Девушка, можно с вами познакомиться?
Вот и этот туда же! Познакомиться!
— Нет.
— А куда вы так спешите?
— Еще не знаю. Но спешу.
Она смотрела на картины, выставленные на продажу, и думала: «Мои лучше». Она была в этом уверена, потому что в душе ее всегда было только одно — я лучше всех. И точка. Только бы не оставляло это желание писать, писать, писать… Только это она не могла отдать никому и ни за что, ни за какие деньги, ни за любовь, ни за спокойное, сытое существование. Без творческих запоев жизнь ее просто не имела смысла.
Не поедет она ни в какую квартиру, делать ей там нечего, только сидеть в четырех стенах, зевать, скучать и ждать неизвестно чего. А куда ехать? Пока не ясно. Сама не знает, чего хочется. Может, в следующую минуту возникнет новое желание и заставит предпринять какие-то действия. А пока… Может быть, мороженого?
Она вздохнула и достала из кармана деньги:
— Мороженое, эскимо в шоколаде.
Опять какой-то парень рядом! Поистине, одинокой симпатичной девушке, праздно шатающейся по Москве, просто проходу не дают!
— Девушка, сколько времени, не подскажете?
— Нет.
— Что, часов нет?
— Есть часы. Времени нет.
—: Ох, какая вы, девушка!
— Какая есть.
— Девушка, девушка, давайте, я напишу ваш портрет!
Уличный художник улыбается. Молодой симпатичный парень. Девушке скучно, девушку надо развлечь. Вот тут она и рассмеялась. Портрет? Ее портрет?
— Давай лучше, я твой напишу. За так.
— Какая вы, девушка!
— Что, жалко? Тогда заплачу за то, чтобы написать портрет. Идет?
— Идет! — весело рассмеялся парень.
Маруся села перед мольбертом, взяла в руки сангину и начала работать. Вот так. Еще штришок, еще. Она, Мария Кирсанова, она сама по себе. И не надо жалеть о нескольких потерянных днях, которые были просто наваждением.
— Девушка, да у вас талант!
— Я знаю, — не отрываясь от работы, отмахнулась от парня Маруся. И повторила: — Не верти головой и помолчи, сделай одолжение. Я все про себя знаю.