Все пиарщики делают это!
Шрифт:
– Невинные глаза малюток, жителей города будущего, то-се, букетик полевых цветов... – объяснял нам Митя.
– Мить! Какие полевые цветы, ноябрь на дворе!
– Точно, – расстроился он.
Детьми нужно было дирижировать, журналистам – раздать тексты речи Петрова, где важнейшие куски будут выделены маркером. На всякий случай. Чтобы не переврали тезисы – даже лучшие журналисты к этому склонны. Не говоря уже о Юрии Пеночкине, который вместо репортажа о Петрове может прислать эссе о какой-нибудь спортивной школе в Железнорудном. Одним словом,
Машины не было, как всегда. Виолетта поехала укреплять ногти акрилом. Курочкин прошептал: «Не могу сейчас говорить» и бросил трубку. В штабе сидел один Семен Семеныч, который и вызвался нас отвезти.
– Ехать тут полчаса, куда вы так торопитесь? – ворчал он, втискиваясь за руль.
Через полчаса мы ехали по хрестоматийным заснеженным просторам Сибири и как раз миновали какой-то подмороженный долгострой, похожий на многоэтажный коровник.
– А где Железнорудный? – тихонько пискнула Вася, уже считая минуты.
– Еще каких-то пять секунд, – твердо заявил Семен Семеныч и украдкой набрал номер на мобильнике. – Кирилл Степанович? Спасибо, здоровье хреново. Да ты что?! Уже замуж? А я ведь ее помню вот такусенькой... Уточнить хотел – еду в Железнорудный, свернул на Разинский объезд, что-то никак не доедем. Да ты что? Ничего страшного... да уж конечно.
Старый чекист обернулся к нам и с непроницаемым лицом сообщил:
– Придется чуть-чуть объехать.
Мы молчали. Васька судорожно подсчитывала, сколько минут у нас в запасе, а я представляла себе кару, которая должна постигнуть Семеныча. В моем воображении фигурировала кипящая вода... и, может быть, немного лука и специй.
Через полчаса мы вернулись в Северск. Немного постояли в пробке. И еще через полчаса доехали до Железнорудного. Молчание в машине сгустилось до каменной консистенции. Оно только пару раз было прервано звонками от Мити и Гарика. Мы бормотали в трубки неразборчивое «бля-бля-бля»...
Петров давно бродил по производственным мощностям Железнорудного, выбирая, где потеплее, а мы все еще стояли на контрольно-пропускном пункте. Крашеная блондинка с лицом пожилого бультерьера третий раз рассматривала наши паспорта и чужедальнюю прописку. Гримершу Леру она отказалась пропустить сразу и твердо, а мы как-то просочились, причем Васька не переставала хлопать глазами кристальной чистоты.
Судя по всему, встреча Петрова с электоратом уже закончилась, потому что какое-то подобие букетика полевых цветов уже было у него в руках, журналисты разбегались, а Гарик имел сумеречный вид.
– Совесть у некоторых, – высокомерно бросил он нам, – находится на одном уровне с их очень скромными талантами...
Я знала, что это неправда, и ощущала, что на нас смотрит вся свита Петрова, включая Ларису с усиками – она выглядела сегодня так, как будто ночевала в юрте у эвенка-оленевода. Наш кандидат не в пример ей выглядел жизнерадостно – как будто уже выиграл свои главные в жизни выборы.
Курочкин на ходу шепнул, что
– Слышали?!.. Журналист Пеночкин тут заявил, что знает Человека-Дерево, который собирается стать президентом без всяких выборов!
– Кому заявил?
– Петрову и заявил! – растерянно сказал Андрес. – Говорит, Человек-Дерево хочет донести до людей идею Великого Посада!
Васька истерически ржала, прижавшись лбом к батарее...
Общий сбор в штабе прошел скомканно. Уже стояли и фырчали на морозе автобусы – везти свиту премьера в аэропорт. Все говорили хором: кто-то – о шансах Петрова, кто-то – о «ночи ужасов» в санатории МВД, кто-то – о предвыборных роликах, кто-то несколько раз, повизгивая, спросил, где тут купить кедровых орехов – как будто мы занимались их околачиванием. Петров разрумянился и улыбался, как гусь в яблоках. Спасибо, сказал он.
– Мы все-таки работаем ради вашей победы, – вежливо пожала плечами Васька.
– Не всегда победа на выборах – самая главная победа в нашей жизни, – туманно ответил Петров и заулыбался еще шире. – Как вы понимаете, быть президентом чудовищно тяжело. Очень тяжело. Особенно если речь идет о России. Но так же тяжело вырваться из обоймы Кремля, если уж ты в нее попал. Одно тяжело – и другое... Так вот, иногда приходится делать очень тяжелые вещи.
Какую из двух вещей он имел в виду, Петров не уточнил. И улетел.
– Как мне не хватало тебя эти два дня, малыш, – шептал вечером Курочкин мне в затылок. – Все прошло отлично – не блестяще, но... так, как надо. Продержимся еще две недели? Еще две недели до нашей полной абсолютной свободы?
Я на долю секунды задержалась в одежде, только чтобы спросить:
– Что там он имел в виду под тяжелыми вещами, которые приходится делать?
Курочкин молча потянулся к пульту телевизора и переключил на Первый канал. Почти минуту мы молча смотрели репортаж о поездке Погодина по Уралу и его президентских инициативах. Все было ясно. В стране управляемой демократии кандидат может появиться на федеральном телеканале только в одном случае – если он высочайше одобрен. Невероятно: кажется, Петров все-таки вырвался из обоймы, а Погодин действительно родился в рубашке.
Впрочем, еще непонятно, кому повезло.
Ранним утром, время только подходило к десяти часам, дверь моей комнаты в особняке олигарха распахнулась от пинка, и кто-то заорал:
– Рота, подъем!!
Меньше всего в это сумеречное зимнее утро мне хотелось видеть физиономию Тимура. Но как раз он и просунулся в дверной проем, распространяя вокруг себя запах лука, и, между прочим, беззастенчиво разглядывал меня полуголую, пока я спросонок прикрывалась одеялом.