Все приключения мушкетеров
Шрифт:
– Так вы поверили бы, – сказала настоятельница, – что эта женщина невинна?
– Г. кардинал преследует не всегда за преступления, – сказала она; – есть некоторые добродетели, за которые он преследует строже, чем за другие пороки.
– Позвольте заметить, что мне кажется это очень странным, – сказала настоятельница.
– Что? – наивно спросила миледи.
– Что вы так говорите.
– Что же вы находите удивительного в моих словах? – спросила, улыбаясь, миледи.
– Вы дружны с кардиналом, потому что он прислал вас сюда,
– И между тем я худо говорю о нем, – докончила миледи.
– По крайней мере, вы не сказали о нем ничего хорошего.
– Это потому, – сказала она, вздыхая, – что я не друг его, а жертва.
– Но это письмо, которым он рекомендует вас мне?..
– Это приказ оставаться здесь, как в заключении, пока он прикажет освободить меня.
– Отчего же вы не бежали?
– Куда мне идти? Разве вы думаете, что есть на свете уголок, где бы кардинал не мог найти, если бы только захотел? Если бы я была мужчиной, то это было бы еще возможно, но что может сделать женщина? Скажите, пыталась ли бежать эта молодая пенсионерка, которая живет у вас здесь?
– Нет; но это – другое дело; ее, кажется, удерживает во Франции какая-то любовь.
– Если она любит, – сказала миледи, вздыхая, – то она еще не совсем несчастлива.
– Итак, – сказала настоятельница, смотря с участием на миледи; – вы тоже из числа гонимых жертв?
– К несчастью, да, – отвечала миледи.
Настоятельница взглянула на миледи с беспокойством, как будто ей вдруг пришла какая-то новая мысль.
– Вы не враг нашей святой веры? – спросила она нерешительно.
– Вы думаете, что я протестантка! – вскричала миледи: – О, нет, клянусь, что я самая ревностная католичка!
– В таком случае, – сказала настоятельница, улыбаясь, успокойтесь; дом этот не будет для вас слишком суровою тюрьмой; мы сделаем все что можно, чтобы вы полюбили свое заточение. Притом вы увидите эту женщину, преследуемую, вероятно, из-за какой-нибудь придворной интриги, Она очень мила и любезна.
– Как ее зовут?
– Одна знатная особа рекомендовала мне ее под именем Кетти. Я не старалась узнать, настоящее ли это имя ее.
– Кетти! – вскричала миледи, – как, вы уверены?
– Что ее так зовут? Да, а разве вы знаете ее?
Миледи обрадовалась при мысли, что, может быть, это была ее прежняя горничная. При воспоминании об этой девушке она вспомнила о своем бешенстве, и желание мщения исказило черты ее; но она тотчас придала опять изменчивому лицу своему спокойное и кроткое выражение.
– А когда мне можно видеть эту молодую даму, к которой я чувствую уже большую симпатию? – спросила миледи.
– Сегодня вечером, – отвечала настоятельница, – или даже днем. Но вы говорили, что пробыли четыре дня в дороге, сегодня вы встали в пять часов и верно хотите отдохнуть. Ложитесь и усните; к обеду мы вас разбудим.
Хотя миледи, поддерживаемая сердечным волнением при мысли о сделанном ею открытии, могла бы обойтись без сна, но она приняла предложение
– Итак, она простилась с настоятельницей и легла, убаюкиваемая приятными мечтами о мщении, которые возвратились к ней при имени Кетти. Она вспомнила, что ей обещано было кардиналом разрешение действовать почти неограниченно, в случае, если она успеет в исполнении своего предприятия. Она исполнила все, следовательно, д’Артаньян был теперь у нее в руках.
Ее пугало только воспоминание о муже, графе де ла-Фар; она считала его уже умершим, или, по крайней мере, думала, что он где-нибудь вне Франции, и вдруг встретила его в лице Атоса, лучшего друга д’Артаньяна.
Но если он был другом д’Артаньяна, то верно помогал ему во всех происках, посредством которых королева расстроила предположения кардинала; если он был другом д’Артаньяна, то значит, он был врагом кардинала; и потому она надеялась опутать его в тех же сетях, в которых предполагала погубить д’Артаньяна.
Убаюкиваемая этими приятными мыслями миледи скоро заснула.
Ее разбудил чей-то приятный голос. Она открыла глаза и увидела настоятельницу, вместе с молодою женщиной, белокурой, с нежным цветом лица, смотревшей на нее с выражением участия и любопытства.
Лицо этой молодой женщины было ей совершенно незнакомо; обменявшись обыкновенными приветствиями, они рассматривали друг друга с величайшим вниманием; обе они были прекрасны, но красота их была совершенно различная. Миледи улыбнулась, заметив, что далеко превосходила эту женщину важным видом и аристократическими манерами. Впрочем, платье послушницы, в котором была эта женщина, так много скрывало ее красоту, что она не могла выдержать сравнения с миледи.
Настоятельница представила их друг другу и как она, по обязанности своей, должна была идти в церковь, то оставила их вдвоем.
Послушница, видя, что миледи не вставала с постели, хотела уйти вместе с настоятельницей, но миледи удержала ее, говоря:
– Как, вы только что пришли и хотите уже лишить меня удовольствия видеть вас; признаюсь, я надеялась, что мы часто будем вместе в продолжение короткого времени, которое я должна провести здесь.
– Очень рада, – отвечала послушница; – но я думала, что не вовремя пришла: вы спали после утомительной дороги.
– Чего могут желать спящие? – сказала миледи. – Приятного пробуждения. Вы доставили мне это удовольствие; позвольте же насладиться им вполне.
И взяв ее за руку, она посадила ее на кресло, стоявшее возле постели ее.
– Боже мой! – сказала послушница: – как я несчастлива! вот уже шесть месяцев, как я живу здесь без всякого развлечения, а теперь, только что вы приехали сюда, и я могла бы приятно провести время в вашем обществе, я должна буду, по всей вероятности, скоро оставить монастырь.