Все проклятые королевы
Шрифт:
Ева и я помогаем лечить самых тяжёлых раненых. Зашиваем раны, восстанавливаем ткани и кости, а иногда даже сращиваем конечности, оторванные в бою. Но работать можем только по утрам, потому что потом нам нужно восстанавливать силы. Они понадобятся, когда мы пойдём возвращать Эреа.
— Ты о нём думаешь? — спрашивает Ева, стряхивая кровь с рук и наблюдая, как уносят воина, только что пришедшего в сознание и теперь не верящего, что у него снова есть нога, ещё недавно представлявшая собой окровавленную
Мне не нужно уточнять, о ком она говорит.
Элиан умер, потому что в Ордене не позволили вовремя ампутировать ему ногу. Без неё он перестал бы представлять ценность как Ворон, и они предпочли рискнуть. Когда же было принято решение, гангрена уже распространилась, и он умер в любом случае.
— Не могу перестать думать о том, как легко можно было бы его спасти, — шепчу я. — Возможно, он мог бы исцелиться сам, если бы находился в своей истинной форме.
— Мы не знали.
— Ты знала, разве нет? Тогда ты уже подозревала, на что способна, — говорю я, и боюсь, что это прозвучало как обвинение, потому что Ева слегка кривит губы.
— Фокусы, — бормочет она. — Я думала, что это просто фокусы. Мне и в голову не пришло бы, что я могу делать… — Она разводит руками, словно пытаясь объять необъятное. — Вот это.
Двое солдат поднимают носилки с очередным раненым. Теперь моя очередь.
— По крайней мере, ты была достаточно смелой, чтобы ослушаться, — говорю я с горечью. Кладу руки на исковерканную ногу, сломанную в нескольких местах. — Я же десять лет не смотрела в зеркало на своё настоящее лицо, потому что слишком боялась.
Кость срастается, рана затягивается, и раненого уносят, всё ещё без сознания.
— Это был не страх, Одетт. Это был контроль, манипуляция… Нам внушали, что мы должны быть благодарны, что Орден использует нас, иначе мы были бы обречены на смерть и попадание в Ад. Не знаю, как ты, но я… я боготворила Алию. Она внушала мне ужас, но… я её любила.
— А я Бреннана, — признаюсь, содрогнувшись.
— Мы не можем отменить то, что с нами сделали, — говорит она твёрдо, — но мы можем не дать им сделать то же самое с другими.
— Когда мы придём за ними… как думаешь, Вороны нас послушают?
— Возможно, некоторые из них, — размышляет она. — А если нет… ты же понимаешь, что нам придётся их убить, верно?
Я поворачиваюсь к ней.
— Мы не можем, Ева. Они такие же, как мы. Им тоже лгали.
Подходят с новым раненым, и она берётся за работу.
— И что, по-твоему, случится, когда мы скажем им правду, покажем, на что они способны, и они всё равно выберут не предавать тех, кто их вырастил? Что они сделают со своей силой? Нет уж. Я не собираюсь давать им шанс выяснить это.
Меня пробирает дрожь.
— Мы продумaем, как это сделать, но убивать их нельзя, — отвечаю я.
— Продумаем — соглашается она, — но готовиться будем к худшему.
К нам подходит ещё один раненый — на этот раз юноша, который передвигается сам, его рука зафиксирована в перевязи. С ним приходит Эдит.
— Ничего серьёзного, но он командует одним из отрядов, которые нам нужны для осады, — сообщает Эдит без приветствия. — Он должен быть в строю. Немедленно.
Ева справляется быстро. Юноша, едва старше нас, с удивлением двигает рукой, открывает рот, чтобы что-то сказать. Но прежде чем он успевает осознать, что только что произошло, и выразить благодарность, Эдит подталкивает его к выходу.
— Давай, следующий, — велит она тем, кто отвечает за носилки. — Заканчивайте с этими и уходите, — добавляет резко.
Ева приподнимает брови, явно не в восторге от приказного тона.
— Эта ваша королева ведьм, как её там… Камилла, помогла мне организовать процесс, — поясняет Эдит. — Она сказала, что сила не бесконечна, и вам нужно её беречь.
— Мы закончим с самыми тяжёлыми и уйдём, — киваю я. — Спасибо.
Эдит тоже кивает, удовлетворённая, и, не говоря больше ни слова, отступает вглубь палаточного лагеря, продолжая свою работу.
Мы подчиняемся и, закончив, уходим отдыхать: сегодня — никакой магии.
К вечеру мы ищем Камиллу, которая должна подготовить нас к ритуалу связи бихотц.
К тому моменту, когда она снова объясняет нам все детали — что сейчас произойдёт, что мы будем чувствовать, чего ожидать, — уже поздно.
От нас не требуется ничего, кроме согласия и желания, и именно поэтому, пока мы идём к месту проведения обряда, я спрашиваю у Евы, едва шевеля губами:
— Ты уверена, что хочешь это сделать?
— Конечно, нет, — отзывается она, — но после твоего шоу с Дериком у нас не так уж много вариантов, правда?
Я вздыхаю.
— Ведьмы напряжены, — добавляет она. — Давай их успокоим.
Я бросаю на неё быстрый взгляд.
— Нирида умна и рассудительна, — тихо говорю я. — Ты будешь в безопасности.
— А она? — спрашивает Ева. — Она будет в безопасности, взвалив на себя такую ответственность?
Я не знаю. И не говорю ей этого. Я сама не уверена. Я сама не знаю, хочу ли я этого, сможет ли Кириан выдержать этот груз, справится ли с этой связью, которую мы не до конца понимаем.
Мы замечаем свет раньше, чем приходим: алые мазки на тёмном полотне. Ветви деревьев украшены фонариками из медной бумаги, от них исходит мягкое красноватое свечение. Они развешаны по обе стороны тропы, указывая путь в глубь леса.