Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно
Шрифт:
Понятно, что когда облегченный, и не только высоким доверием, генерал, вернулся на свой пост, разобрался он быстро. Так быстро, что особо сдрейфить у нас времени не было. Хотя по всем законам военно-морской науки, и это нам было хорошо известно, первому удару в случае конфликта подвергаются корабли-разведчики, к коим мы и принадлежали.
Если вы думаете, что после подобного прибавляется любви к натовцам, вы глубоко ошибаетесь.
Ну, не люблю я их, хоть убей меня. И это навсегда. Уж поверьте. В крови.
Часть 7
Бурса
Здравствуйте,
Капитан 1 ранга Однопозов, преподаватель кафедры тактики, с вполне естественной кличкой Однопузов, строгий, но веселый. В свои немного за 40 обладал сверкающей лысиной и страдал зеркальной болезнью (из-за солидного животика мог видеть свое мужское достоинство только в зеркале). Как ни странно, Однопозов выглядел подтянуто.
Утром, как всегда, перед первой парой занятий капитан 1 ранга построил два класса перед входом в аудиторию.
Принял доклад дежурного и четко поставленным голосом рявкнул:
– Здравствуйте, товарищи курсанты!
А мы всю ночь картофан чистили. На училище. Естественно, особого энтузиазма не испытывали. И ответную здравицу произнесли невнятно.
Однопузов разгильдяйства не потерпел:
– Плохо здороваетесь, придется повторить. Здравствуйте, товарищи курсанты!
И тут мы гаркнули. И хорошо так, с задержкой, на едином дыхании, словно и не было за спиной бессонной ночи:
– Здравия желаем, товарищ капитан 1 ранга!!!
Задрожали старые училищные стены, эхо понеслось по длинным коридорам, вернулось назад, заметалось в поисках выхода, и… здоровенный шмат штукатурки сорвался с облезлого потолка, рухнув на лысину уважаемого каперанга. Лысина потеряла первоначальный блеск и окрасилась в красный цвет.
Лекции не было. Пришлось заниматься самоподготовкой.
Бога нет?
Однопозов рассказывал о борьбе с религией в его молодые годы.
Служил он на каком-то кораблике, еще лейтенантом. А тут призвали морячка из запендри («запендрячить», по словарю Даля, – что куда, во что; всунуть, засунуть, воткнуть). И оказался этот самый морячок глубоко верующим. Так что приказали в политотделе Однопозову срочно сделать из моряка атеиста.
Стал лейтенант с этим самым то ли хлыстом, то ли пятидесятником душещипательные разговоры вести. Сразу же после отбоя и до подъема флага, то есть с 23.00 до 08.00. На тему «Бога нет».
Надо заметить, что после подъема флага моряк службу нес, приборкой занимался, на занятия ходил, оружие, как говорится, проворачивал и смазывал. А лейтенант Однопозов до обеда отсыпался (добро такое было от командира корабля).
Через неделю морячок взмолился:
– Не могу больше, товарищ лейтенант!
– А Бог есть?
– Нету Бога!
– Ну и слава богу, сынок, иди, служи…
Споемте, друзья!
«Гальюн таймс» – так мы называли родную балтфлотовскую газету. В те славные застольные годы можно было из нее почерпнуть действительно немало разумного, доброго, вечного.
Помнится, в один из не столь давних периодов, когда шла активная борьба с засильем буржуазной культуры, когда даже «Боню Мы» еще не крутили
– Анд-ж-и-и-и…»
Далее разъяснялось, что пел он какую-то чуждую нам западную песню.
Пел бы он и дальше всю эту гнусность, если бы не вышел на палубу корабельный старшина 2 статьи, положил тяжелую руку на плечо Васе и сказал:
– Шел бы ты отсюда, парень…
После чего достал баян, сели вокруг него кружочком моряки и душевно запели «Раскинулось море широко».
Над статьей, конечно, посмеялись.
Но смеялись недолго. Васе вдули по комсомольской линии. А мы в дождливый ветреный денек три часа с лишним на плацу разучивали «нормальные флотские песни». Строем. Всем училищем.
Возле кромки плаца стоял корреспондент «Стражухи» и что-то черкал в блокноте.
Через неделю в «Страже Балтики» появилась статья о том, что в училище критика воспринята просто-таки замечательно, сделаны соответствующие выводы, все исправились и «чуждые нам песни больше не поют».
Старпом Старков
Преподавателя кафедры морской практики капитана 1 ранга Старкова, в прошлом старпома крейсера 68-го проекта, в Калининградской бурсе уважали. Это был мореман. Стопроцентный. Ходил, вечно ссутулившись, в грибане [70] , не признавая шитые фуражки, имел брюки клеш на полста сантиметров как минимум, курил только «Приму».
70
Грибан – фуражка или бескозырка, пошитая так, что ее верхняя часть не натянута, тулья опущена, в результате чего головной убор похож на шляпку от гриба. Естественно, ношение такой фуражки или бескозырки является грубейшим нарушением формы одежды. Но зато красиво и оригинально.
В ходе лекций мы считали, сколько раз Старков скажет «ну-с», «ибнть», «понимаете ли» и «товарищи курсанты».
Свою речь каперанг начинал примерно так:
– Ну-с, понимаете ли, ибнть, товарищи курсанты…
Строевиков Старков ненавидел. Наверное, в этом была давняя нелюбовь корабельного офицера к ОУСу, то есть к тем береговым крысам, которых «зашитость» продольного шва на спине шинели волновала больше, чем способность командира вывести крейсер в море.
Однажды мы были свидетелями великолепной сценки с участием Старкова и преподавателя кафедры морской пехоты подполковника Кочеткова. Сан Саныч Кочетков (кличка Коча) в принципе мужик был неплохой. Когда-то он служил в морской авиации, да, говорят, потерял чувство высоты. Списали его на берег, попал он в бурсу и стал, как ему казалось, морским пехотинцем.
На плацу ему равных не было. Подтянутый, невысокого росточка, с острыми гусарскими усиками, он вышагивал так ладно, что любо-дорого смотреть было. И нас дрессировал на плацу отменно. Причем личным примером.