все сердца разбиваются
Шрифт:
Будто пытаясь удержать на краю.
— Не нужно, Джон.
Он растянул губы в улыбке — это было непросто. Джон смотрел, Шерлок не мог различить его лица, но знал наверняка. Не отрывал взгляда. Стоял на месте. Ждал его.
И Шерлок шагнул навстречу.
Он просто потерял равновесие.
А потом нашел.
Он летел, и внизу мелькали городские огни; городские крыши ловили солнце, ветер дергал за полы плаща, затягивал шарф петлей на горле. Шептал в ухо; крылья распахнулись за спиной бесшумно и безболезненно, Джон протягивал к нему руки, Джон ловил его.
Так
Резкий удар выключил свет.
*
Шерлок открыл глаза, когда его везли на каталке. И второй раз — уже в операционной. Человек в белом склонился над ним, и Шерлоку пришло в голову, что это кто-то знакомый — уж не сам ли Лестрейд тряхнул стариной? Но обдумывать было тяжело, мысли не слушались, распадались в труху, стоило сосредоточиться на них.
Где-то вдали грохотало — видимо, взрывы. Его зацепило осколком? Автоматной очередью? Война все-таки победила.
— Он приходит в себя. Анастезию, — резко скомандовали сверху. Шерлок попытался открыть рот, но губы ссохлись вместе. Он смотрел за плечо хирурга, туда, где стоял Джон — печальный и добрый, наполненный светом. Джон не двигался и смотрел только на него; всегда. Джон улыбнулся ему, слабо, но уверенно:
«Я здесь. Все хорошо, Шерлок. Просто держись».
Шерлок перевел взгляд на мужчину, который стоял рядом с Джоном. На нем был дорогой костюм и темные очки на пол-лица. Он положил руку Джону на плечо, то ли утешая, то ли удерживая. Он жевал жвачку.
Шерлок снова попытался открыть рот; все расплывалось. Кто-то прижал маску к его лицу. Шерлок сопротивлялся до последнего — он догадывался, что видит Джона в последний раз. Так что не отрывал от него глаз, пока это не стало невыносимо — держать их открытыми.
У Шерлока был разрыв селезенки и множественные закрытые переломы, не говоря уже о сотрясении.
Он выжил, упав с четвертого этажа.
— Что это было, псих? Показательное самоубийство? — спросила Салли через неделю, проверяя его показатели и меняя капельницу. Шерлок не ответил. Он глядел на белую стенку напротив кровати, но все равно периферийным зрением заметил и новую подводку на нижнем веке медсестры (жена Андерсона уехала к матери на неделю, надо полагать), и мимолетный жест — когда она поправила одеяло, на мгновение сжав его ступню через ткань в утешающем жесте. По части утешений Донаван была хуже мужчин — все эти сантименты пугали ее до смерти.
К счастью, не только ее. Майкрофт вообще с ним не разговаривал. Приходил регулярно, видимо, секретарша внесла «посещение брата» в его ежедневный график обязательным пунктом. Приходил и молчал. Иногда пил местный кофе из бумажного стаканчика, страдальчески кривясь после каждого глотка. Допив, сминал стаканчик в кулаке и долго смотрел на ту же стену, что и Шерлок, пытаясь понять.
Они с Лестрейдом вступили в сговор, кажется. По крайней мере, общались явно больше, чем положено доктору и посетителю. Лестрейд всегда поджидал Майкрофта в коридоре после посещений. Шерлок видел, как Майкрофт вытягивается по стойке «смирно» перед его лечащим доктором — в узком промежутке между опущенными жалюзи Шерлок сумел
Шерлок мимолетно улыбался, а потом снова переводил взгляд на стену.
Лестрейд приходил редко, дел в госпитале хватало. К тому же он, кажется, не знал, как себя вести с Шерлоком теперь. Один раз он тихим, срывающимся голосом устроил ему отповедь, а потом бухнул кулаком по стене — глупый мальчишеский жест, не для представительного заведующего отделением. Потом глупо выкручивался перед вбежавшей на шум медсестрой, прятал сбитые костяшки за спину, прикрыл темный след на стене, сдвинув пустую вазу на тумбочке (цветов Шерлоку никто не носил, и на том спасибо). Устроил цирк. Шерлок думал, что после этого не вернется — ясно же, кого на самом деле он хотел ударить.
Но вернулся и даже пытался шутить; «Шерлок, я поседел из-за тебя!». Пересказывал интересные случаи, махал ладонью перед глазами, привлекая внимание. Однажды взял его за руку — Шерлок хотел наградить его презрительным взглядом, но чувствовал себя слишком усталым для этого. Слишком разбитым.
Лестрейд пожал его пальцы и выпустил. Снова наговорил глупостей — теперь уже в духе того, что «если тебе было так плохо, почему ты не сказал мне? Пошли бы, напились, придумали вместе что-нибудь. Я же здесь, Шерлок, все это время был здесь, и телефон ты знаешь! Для чего еще нужны друзья?..».
Шерлок разлепил губы.
— У меня нет друзей, — сказал он, глядя в стенку. Грег помолчал, переваривая, а потом вдруг погладил его по голове, как маленького.
— Опять не видишь очевидного.
Все эти посещения утомляли Шерлока. Иногда ему хотелось спрятаться, снять с себя трубки и эту чертову больничную пижаму, в которой он чувствовал себя беспомощным и выставленным напоказ. Ему хотелось остаться одному.
Но в то же время он боялся этого.
Шерлок больше не хотел быть один. Из-за этого все и случилось, не так ли? Он просто не хотел быть один.
Он смотрел на белый, бесстрастный фрагмент стены и представлял себе лицо Джона; представлял, как Джон входит к нему в палату и тихонько встает у окна. Или садится в изножье постели, сгорбившись и вздыхая. Шерлок представлял себе это так отчетливо, что временами путал фантазии с реальностью. Просыпаясь, он ожидал увидеть Джона поблизости. Но натыкался взглядом только на несчастную стенку, которую избил его… которую избил его друг.
Шерлок представлял себе, что сказал бы Джон.
— Зачем ты это сделал?
Вечно ему приходилось объяснять самые элементарные вещи.
— Шерлок. Так нельзя. Ты должен стать прежним. Ты должен стать лучше прежнего.
— Я не смогу, — шептал Шерлок, тараща глаза в темноту.
— Не говори ерунды. Конечно, ты сможешь. Ты ведь Шерлок Холмс. Придумаешь что-нибудь.
— Придумаю?..
— Как из этого выбраться. Как начать жить. Я знаю, тебе это по плечу. Ты ведь умный.
— Никто не может быть настолько умным.
— Ты можешь, — говорил Джон, прямо и бесхитростно. И он имел это в виду. Он верил в это.