Все случилось летом

Вилкс Эвалд

5

Прошел день, другой, третий… Как-то вечером Харис принес домой яблоки и разделил их поровну между Каспаром и Рейнисом. Себе не взял — успели набить оскомину.

— Белый налив, — определил Рейнис. — Он всегда поспевает к жатве. Считай, лето позади. Быстро летят дни…

Он смотрел на яблоко, словно видел его впервые. Не было оно ни наливным, ни белым. Зеленое, кривое, с червоточиной. И, глядя на яблоко, Рейнис вспомнил о письме матери. Может, и она теперь смотрит на желтеющие ветви яблонь, с болью думая о том же, что и он, — об осени. Брат с сестрой уедут в школу, она останется одна. Совсем одна, будто и не растила детей, чтобы быть с ними вместе, когда подступит старость. И не о ком ей будет позаботиться, даже коровы теперь нет.

Хмурясь,

Рейнис открыл свой шкафчик, достал оттуда пачку денег, пересчитал. Но сколько отложил, столько и обнаружил — ничего не прибавилось. А жаль, что деньги не растут, как картошка: положил рубль, потом глянул, там уж десять. Да, нелегко достаются эти бумажки. В них дрожь усталых рук и боль онемевших мускулов. Когда держишь их, чувствуешь запах бензина и слышишь, как громыхает по лесной дороге разъездная ремонтная мастерская.

Каспар сидел за столом над книгой, но, словно угадав мрачные мысли Рейниса, повернулся к нему и спросил:

— А где твой отец, Рейнис? Ты о нем никогда не рассказывал.

— Его в сорок первом айзсарги [1] расстреляли. Когда немцы пришли…

Как тогда мать унижалась перед ними… И напрасно. Отец ее успокаивал: «Я никому не сделал зла, за меня не бойтесь. Тут какое-то недоразумение. Я вернусь». Но, видно, мать уже чуяла беду. Плакала, кричала, ползала на коленях перед убийцами…

— А у меня брат на войне погиб, — сказал вдруг Каспар. — Только началась война, отец встречает его на улице нашего городка с винтовкой за плечами — мы жили на окраине. «Ты куда?» — спрашивает. «Воевать», — отвечает брат. У отца руки опустились. «Да ты знаешь, что такое война? Немец вот-вот нагрянет». — «Отец, за меня не беспокойся. Я вернусь. С Красной Армией». И бежать. Боялся, как бы отец не удержал. А когда война опять докатилась до нашего городишка, брат вернулся. Мы сидим в подвале, а немцы из пушек палят. Вдруг открывается дверца, входит молодой лейтенант. В потемках его никто не узнал. И он говорит: «Отец, ты что тут делаешь? Давай закурим». Отец подошел поближе и говорит: «Вот чертенок, кто позволил курить? Чему тебя отец учил?» Тут снаряд просвистел. Мы все на землю. А брат смеется: «Перелет!» Потом: «Недолет!» И вдруг кричит: «Ложись!» И сам плюхнулся на землю. Угодил снаряд в угол погреба, здорово нас засыпало. «Будь он неладен, весь табак испортил», — говорит отец. «Не беда, у меня есть папиросы, — отвечает брат. — Ну что я тебе тогда говорил? Вот я и дома».

1

Айзсарги — члены военизированной организации в буржуазной Латвии (прим. переводчика).

Каспар отвернулся. За окном, между темных ветвей, полыхал оранжевый вечер.

— А как же он погиб? — спросил взволнованный Рейнис.

— В Курземе. За три дня до победы.

Склонив русую голову, Харис сидел на скамеечке. Каспар замолчал, молчал и Рейнис, и тогда Харис сказал в отчаянии:

— Ребята, яблоки… Ешьте яблоки.

И, довольный, что удалось немного отвлечь друзей от мрачных воспоминаний, спрыгнул со скамеечки.

— Мать мне творогу прислала. Хотите попробовать? Ешьте, ешьте, а то прокиснет. Зачем добру пропадать.

Разыскав кружки, Харис налил в них молока, а что осталось, выпил сам. Пил долго, припав к кувшину, пока не выпил до донышка.

— Теперь гири куда легче стали, — сказал он, утирая рот ладонью. — Вот увидите, скоро мне тут равных не будет.

Каспар с Рейнисом весело переглянулись. Потом Каспар оттолкнул от себя книги, грохнул кулаком по столу и крикнул:

— Айда в кино! Что мы, в самом-то деле! Совсем света белого не видим.

— В кои-то веки дело говоришь! — обрадовался Харис. — Я вас на директорской машине, как баронов, подкачу к самой двери клуба. Старик в Риге на совещании. А может, куда-нибудь подальше махнем, а? На большие озера?

— На сей раз в кино, — сказал Рейнис. — Завтра на работу.

Харис уговорил Каспара надеть новые брюки. Но с Рейнисом было сложней: тот ни за что не хотел переодеваться.

—

Ведь я «черномазый», так зачем мне менять форму? — говорил он.

— Ты мне машину перепачкаешь, — разозлился Харис. — Я тебя такого не повезу.

— Ах, вот что! — вспыхнул Рейнис. — Машину перепачкаю? В таком случае поищи себе почище пассажиров, а я остаюсь дома. Мне и здесь хорошо. Обойдусь без мягких сидений.

— Не валяй дурака, — сказал Каспар. — Не упрямься. Что ты хочешь доказать своими грязными брюками? В конце концов, это просто глупо. Никто не оценит твоего героизма. Люди только пожмут плечами.

— Зато тебя оценят. В твоих стильных брючках. Я-то знаю, зачем ты их натянул. Чтобы ей показать: вот, мол, какого проворонила. Давай, давай, ломай комедию. Хочешь сбросить свою шкуру, перекраситься? Ну, езжай на здоровье. Тебя там ждут не дождутся. А то как же!

И Рейнис засмеялся, но не весел был его смех… Опустившись на скамейку, он отвел глаза в сторону, словно застыдившись своих слов. Свет из окна падал ему на лицо, оно было бледное, будто никогда не видело солнца, темные волосы гладко причесаны, а в глазах злые искорки. Узкие плечи опущены, солдатская гимнастерка перепачкана — на спине расплылось огромное пятно.

Каспар покраснел, будто его уличили в обмане. До последнего момента — до тех пор, пока не предложил пойти в кино, — он не думал о Юстине. Да и потом не думал, только совсем бессознательно вдруг почувствовал, что где-то она существует и что, быть может, он ее встретит сегодня вечером, если пойдет в кино. Смутное предчувствие — как волнение воздуха в разгоряченных солнцем далях. Нет, он не думал о ней. И потому хотел ответить грубостью, но сдержался. Рейнис сегодня явно не в духе. Наверное, вспомнил об отце, расстроился — может, мысль о матери не дает ему покоя, а может, просто недостает в жизни чего-то сокровенного, что в тяжелую минуту помогало бы, занимало все мысли. Вот он смеется над ним, Каспаром, а если бы сам ощутил такое — когда даже с закрытыми глазами на затерянной лесосеке видишь и чувствуешь, что кто-то невидимкой идет с тобой повсюду, всегда сопутствует тебе. Тогда бы он не стал смеяться и не был бы таким подавленным. Поступил бы он учиться, что ли… Тоже большое дело… Юстина не пришла на свидание, но жизнь продолжается, хотя подчас бывает тяжело, где-то в самой глубине запряталась боль — то утихнет, то снова даст о себе знать. Но со временем она пройдет, не будет больше тревожить. Разве изредка…

— Ты прав, Рейнис, — сказал Каспар. — Я переоденусь, и пускай Харис щеголяет в своих модных брючках. Не хочу корчить из себя шута. Ты же знаешь, Юстина тогда не пришла. Так почему она сегодня должна быть в кино? Ведь я ее не видел…

Рейнис искоса глянул на Каспара и, смутившись, отвел глаза. Во всем этом было нечто такое, чего Харис никак не мог уразуметь, — сплошной цирк. И он громко рассмеялся.

— Ну, чего ты ржешь! — с напускной злостью накинулся на него Рейнис.

— Забирай свои дудочки и не хвастай, — поддержал его Каспар.

И они, будто сговорившись, вместе обрушились на Хариса, тот, впрочем, ничуть не сердился. Добродушно отшучиваясь, он развесил рабочую одежду Рейниса по гвоздям, задвинул под кровать его стоптанные башмаки и вместо этого подсунул ему выходной костюм.

Наконец, подталкивая друг друга и весело препираясь, все-трое с грохотом скатились с лестницы и направились в сарай, где стояла директорская «Победа». Но, видно, на душе у каждого остался неприятный осадок, и всю дорогу ехали молча.

Кинотеатр, он же клуб и читальня леспромхоза, размещался в бывшем торговом складе. Старинное здание, хотя и переделанное, приукрашенное, все же было тесновато, особенно для больших мероприятий. Рядом стоял двухэтажный каменный дом, некогда тоже владение торговца. Там жили семейные рабочие. Отчаянно гудя и распугивая ребятню, Харис подкатил к дверям клуба и, высадив своих пассажиров, поставил машину под самыми окнами, чтобы во время сеанса можно было выглянуть — все ли в порядке. Он знал, что мальчишки до тех пор не угомонятся, пока не осмотрят и не ощупают всю машину.